Мастер покачал головой.
– Пускай шепчутся. Я уйду днём, не пройду больше в жизни этой дорогой. Они через месяц моего лица не вспомнят. Зачем ты хочешь увести меня на службу?
Лотар сел за стол и взглянул внимательно ему в глаза.
– Слушай, лекарь, – тихо велел он, – слушай внимательно. Я хочу, чтобы ты сделал вид, что уходишь, а сам тайно и незамеченно пришёл в храм. Я хочу, чтобы ты провёл свои фокусы на вечерней службе, спрятавшись за алтарями. И я, – прошептал он, – я хочу стоять в центре зала.
– Ты хочешь, – изумился Фауст, – чтобы деревенские в тебе увидели божественный дух? Чтоб подумали, что это ты управляешь огнём и не горишь в пламени?
– Именно так, лекарь, – Лотар скрестил руки на груди, не отрывая от парня хмурого, решительного взгляда. – Для всех так будет лучше, согласись. Для тебя, что ты не будешь должным этому месту. Для жителей Осочьей, которые не лишатся своего божества…
– …и для тебя, потому что ты получишь неограниченную власть, – ошарашенно выпалил Фауст. Подручник кивнул едва заметно. – Что будет, если… если я соглашусь?
Тот пожал плечами.
– Дай-ка подумать… скажем, двух сотен золотом тебе хватит на дорогу до Ивкальга?
Юноша не поверил своим ушам. Две сотни… отцовская лаборатория на этом сможет работать, верно, не меньше месяца. Наконец-то его пустят продолжать труд семьи. Или их можно будет пустить на любимое дело! Рысь, вон, купить, и вторую лошадку, и шатёр побольше. А по пути можно будет не экономить и развлекаться от души, и на сцене, и в городах…
– А если не согласишься, – продолжил голова, – то, пожалуй, вон тот ценнейший свёрток со вчерашней деньгой ты оставишь Агнессе в благодарность за приют, а сам познакомишься со Вдовцом. Если после знакомства сможешь уйти из Осочьей на своих двоих, то, считай, тебе повезло. Как думаешь, почему его так называют?
Фауст почувствовал, как у него задрожали пальцы. Перед ним не стояло выбора – отказать или помочь. Всё, что ему было сейчас нужно – это уговорить себя, что согласие на подлог не приведёт ни к чему плохому.
– Тебя, кажется, любят здесь, – наконец пробормотал он, – вчера пропустили без споров.
Лотар пожал плечами.
– Я не самый добрый голова, честно скажу тебе. Если пойдёшь севернее столицы, то встретишь знатных тюфяков. Вот их люди любят, – он хохотнул, – пока не настаёт время решать их беды. Походи по улицам утром, поспрашивай, что народ думает, если хочешь. Знаешь, что тебе скажут? Что я редкий гад, и семья у меня дрянная, и смерти мне желают даже дети малые. А потом спроси, довольны ли жизнью в Осочьей. Может, что в беспорядке содержится, или проблемы людские властей не волнуют, или ещё что… не знаю, цены высокие там, или судьи продажные… и вот на это – на это тебе ответят, что всё у нас отлично. А меня в подвале надобно запереть, да, чтоб не мешал добрым людям. Я всё понимаю.
– Лучшая власть – та, которую не замечают, – прошептал Фауст пересохшими губами. – Если о тебе думают плохо, как о человеке, а не о властителе, то, верно, и правда… – он продолжал бормотать самому себе уговоры, а у самого была только одна мысль. Две сотни золотом! За такое плёвое дело!
– Если ты боишься наказаний твоих богов, – чуть мягче добавил Креца, заметив его борьбу с совестью, – то помни, что ты не будешь участвовать в службе. От тебя требуется только представление. Это можно сравнить с… не знаю, уборкой храмового двора. Тебя там так-то вообще никто видеть не должен. А если боишься доносов… так помни, что мы по мнению святейших тоже окажемся преступниками, коли они обо всём узнают. То, что произойдёт в Осочьей, не выйдет за пределы её ограды.
Фауст виновато улыбнулся.
– Солнце всё видит, мастер. У нас нет богов, которые могут наказать за провинности – это дело дозорных. Но я должен понимать, что делаю благое дело, а не просто соблазнился наградой. Так что я, и правда, поговорю с деревенскими. И, если они меня убедят, что твоя власть – благо, я останусь в деревне до ночи, – пока он говорил, смелость, кажется, снова вернулась. Теперь он ясно видел, что стоит делать. Даже дрожь из голоса пропала. – А если они недовольны – я уйду отсюда такими путями, что ты меня в жизни не сыщешь. И первой, кого я спрошу, станет Агнешка, которая уже давно стоит около твоих караульных и не может зайти в дом.
Бабулька и правда переминалась с ноги на ногу около самого потрёпанно выглядящего верзилы, то и дело заглядывала в дом и тихонько охала. В руках у неё была подозрительного вида пыльная бутыль и огромная копчёная свиная нога. Да уж, отправил её за свежей едой…