– В конце концов, – рассуждал Фауст, – мне надо было бы где-то переждать ночь, чтоб ни с кем не столкнуться. А ведь там вся деревня собралась! А если б кого встретил? И самому стыда не оберёшься, и подручника бы подставил.
Он лёг на прохладную, в предрассветной уже росе, траву.
– А так, – продолжал он себя уговаривать, – зайду сюда на обратном пути и заберу остальную награду. Заодно можно будет и убедиться, что всё прошло не зря.
Почувствовав, что по ноге ползёт какой-то жук, Фауст снова сел и стряхнул его в траву. Он внезапно понял, что раньше они никогда не ночевали под открытым небом: всегда ставили шатёр и разводили огонь рядом, чтоб отпугнуть животных. Вот же повезло Марку с Корнелией, ворчливо подумал он. Им, благодаря Ромашке, оставили и шатёр, и столик.
– Спокойно, – тихо сказал он сам себе, – спокойно. Ты проспал почти весь день. Вставай на ноги и иди. На ночь можно будет остановиться пораньше и устроить местечко. Еда есть, покрывало тоже.
Когда Фауст думал о предстоящих выступлениях, идея о раздельном пути казалась ему отличной. Но сейчас, когда он всё же решился наконец встать и пойти дальше по степной дороге, ему было ой как не приятно. Внезапно он понял, как всего за пару дней соскучился по занудной беседе Гнея, подбадриваниям Марка и ворчанию Феликса. Добраться бы до столицы поскорее, чтоб их увидеть.
«А ведь с кошелем Лотара мне уже не надо так жилы рвать на концертах», – внезапно подумалось ему. – «Можно будет не задерживаться надолго в деревнях. Так, зайду, пообщаюсь и дальше…», – эта мысль достаточно приободрила Фауста, чтобы он перехватил свои свёртки поудобней и ускорил шаг.
Он иногда продолжал оборачиваться на оставленную позади деревню. Дым уже стал светло-серой тонкой струйкой на фоне розового рассветного неба. Шума слышно не было, погони – тем более, и настроение потихоньку начало улучшаться. Фауст припомнил карту, которую изучал после перехода моста: до следующей деревни было примерно два дня пути. Впереди расстилалась бескрайняя степь, и его совершенно не радовала перспектива провести в ней двое суток в полном одиночестве. Даже деревца какого не было видно, под которым можно было бы притулиться на покрывале. Одно радовало – костёр для обогрева он мог разжечь даже на голой земле.
До первой остановки он шёл долго, замедляясь по мере усталости. Солнце уже встало в полуденный зенит и потихоньку начало сползать вниз, когда Фауст больше не смог сделать следующего шага. Он достал хлипкое покрывало с самого низа мешка, расстелил его на вытоптанной обочине дороги, и шмякнулся вниз. Ему безумно хотелось в тень, чтобы хоть немного переждать палящую жару. Странная погода стояла в имперских степях: солнце пекло голову нещадно, но ветер был сухой и холодный, и на небе ни облачка. Неудивительно, рассеянно подумал парень, что здесь не видно пашен. В таких местах только скот пасти, и то надобно следить, чтоб не перегрелся.
Он достал один из уцелевших кренделей и свою заветную книжицу. Как славно было отвлечься от флоосского языка, который всё ещё звучал в его голове! Последняя запись в дневнике была сделана перед выездом с города. Мастер открыл маленькую походную чернильницу и принялся строчить на листе. Сейчас ему было не до философии – он пытался записать, во-первых, произошедшее в Осочьей, а, во-вторых, отметить странности, которые его смутили в имперских порядках. Он писал о гостеприимстве, бестолковых дырявых заборчиках, странном доверии к незнакомцам и желании решить свои проблемы волшебством и высшими силами. Он писал о грустном мужике, которому нигде не было места, и об Агнешке, потерявшей семью, но всё равно не лишившейся любви к людям. С каждым написанным словом ему становилось всё легче и спокойней, как будто это и было его запоздалое прощание с деревней. Когда Фауст перевернул исписанную страницу, он понял, что больше про Осочью вряд ли вспомнит до самого пути из столицы.
Теперь всё было правильно. Он закрыл свой дневник, перевязал его лентой и лёг обратно на покрывало, снова взявшись за крендель. На душе снова стало радостно от того, что свиная рулька осталась лежать на полу храма – мясо бы на такой погоде точно попортилось в два счёта. Да и запах мог привлечь гостей, которых ему ой как не хотелось бы встретить.
– Надобно будет дымовух наделать, – пробормотал Фауст, – зверей пугать.
Благоразумно решив, что подготовка к ночи должна быть на вечернем привале, он, доев свой трофейный крендель, собрал вещи и снова отправился в путь. Следующая деревня, Пестовка, стояла почти на самом тракте. Никаких крюков, никакой тропы через степь – точно пропустить не получится. А ведь про самую крайнюю-то деревню, спохватился Фауст, столичные и правда не помнят. «Песту» – последняя… последняя деревня перед границами. В голове снова зазвучал голос Лотара, жалующегося, что про них не помнит даже армия Флооса. Иронично: в соседнем государстве про них знали, а в родном – нет.