– А это… – начала было она. Юноша быстро сложил бумажку и сунул её в кошель.
– Не важно, – он чарующе улыбнулся и протянул ей два серебряных, – если что останется на сдачу – всё в счёт ночной еды, – девица подняла брови, но монеты приняла.
– Садитесь, где свободно, – велела она, отправляясь в коридоры, – обед сейчас подам.
Фауст присел за небольшой стол напротив входа и принялся в ожидании разглядывать зал. Здешний кабак был куда приличней, чем в Пестовке – высокие потолки, чистые шторы, даже пол был начищен. Здесь-то ему, верно, и постелют на верхних гостевых этажах. Клопы-то покусать не успели днём, но влажные перины ему ой как не понравились.
На улице было людно. Утром он встретил всего нескольких человек, а сейчас за окном было полно народу. Вот и караульные, наконец, подтянулись: не меньше десятка, да на такой узенькой улочке. Почувствовав смутную тревогу от вида дозорных, он отвёл взгляд и принялся рассматривать прилавок с висящими над ним сухими грибами и вялеными колбасами, а после и вовсе задёрнул шторку, чтоб не нервничать. Однако и это его не спасло: дверь в кабак распахнулась, и в помещение вошли, один за одним, шестеро караульных. За ними зашла женщина лет тридцати, богато одетая, с тонкими чертами лица и дорогими украшениями в убранных волосах. Она остановилась в дверях и внимательно оглядела зал, рассматривая каждого посетителя. На Фаусте она задержала взгляд и чуть нахмурилась. Тот, заметив это, вздрогнул и отвернулся обратно к прилавку. Один из дозорных о чём-то тихо беседовал с девицей, которая уже вышла с едой; та кивнула и указала на самый дальний стол.
– Экая важная птица к нам залетела, – тихонько сказала девка, подойдя к Фаусту и расставляя перед ним тарелки. – Весь верхний этаж занять хочет. Вы уж извините, придётся чуть потесниться.
– Да, разумеется, – рассеянно ответил мастер, периодически кидая любопытные взгляды на дальний угол зала. Лицо дамы было ему незнакомо, но вот голову медведя, которая была вышита на её платье, он точно когда-то видел.
– У нас часто останавливаются дворяне, которые пересекают границу, – продолжила девка, – так что не удивление, конечно. Но, всё равно, каждый раз событие, – она улыбнулась. – Хозяин говорит, только ими и живём.
Фауст продолжал слушать вполуха её щебетание, а сам думал только о том, что перед такими зрителями он, пожалуй, ещё свои концерты не давал. Хорошо б странные посетители остались до завтрашней ночи! Верно, кошель ещё горстью золота сможет пополниться. Комната ему, и правда, досталась на сей раз приличнее, сухая и светлая. Фауст сел было записывать в свой дневник произошедшее в Пестовке, но опять помрачнел на середине рассказа, едва перечислил имена виновников торжества. Захлопнув со злости тетрадь, он бросил вещи и вышел из комнаты. Идти всё ещё было тяжело после того удара, тело сутулилось и сжималось при глубоких вдохах. Даже ухоженные цветущие улочки уже не могли улучшить настроение: во всех встречных лицах Фауст почему-то видел то злость и обиду, то насмешки и презрение. Даже вид хихикающих смущённых девиц во дворах вызвал у него не желание подойти и познакомиться с юными красавицами, а чувство вины и собственного унижения. Разумом он понимал, что никто в Минивке не может знать о том, что случилось в соседней деревне два дня назад, но червь сомнений из его сердца никуда не собирался уползать.
Чтобы хоть как-то развеяться от тяжёлых мыслей, мастер прошёл на рыночную площадь, где назавтра собирался встречать зрителей. Все торговцы уже ушли, и пустырь был совсем безлюдным. Тихо вздохнув, Фауст принялся по привычке расчищать от травы место для будущего кострища. Публику надобно будет поставить со стороны торговых рядов для лучшего обзора, а вон за тем дальним камнем как раз можно будет сложить вещи. Он решил не ночевать здесь второй раз, а сразу быть готовым к выходу, чтобы, как только закончилось представление, можно было отправиться до столицы. Очень уж было мучительным ожидание подвоха от каждого встречного. А, чем меньше времени он проведёт на одном месте, рассудил Фауст, тем меньше шансов снова напортачить.
Вокруг площади он бродил до самых сумерек. Иногда ему встречались парочки, которые пришли сюда побыть наедине; при знакомстве мастер говорил о себе настолько общими фразами, насколько вообще можно было отвечать на вопросы, и личный интерес деревенских к нему быстро пропадал. На обратном пути он услышал детский плач во дворе: судя по разговорам взрослых, какой-то мальчишка залез на дерево, упал и сильно ушиб руку. Зажмурившись и вздохнув, Фауст отвернулся и продолжил свой путь к таверне.