– Отдохни, милая, – шептал он на родном, таком сладком для него теперь языке, – отдохни, а потом продолжим, хорошо?.. – лошадка только фыркнула тихонько и продолжила шаг. А она-то посговорчивей, чем Ромашка.
– Останешься со мной, если мы выберемся отсюда? – прошептал он, прижавшись к тёплой мускулистой шее. Держаться в седле не было никаких сил, парень так и лежал на животном, обхватив его руками за тело. Собравшись с силами, он обернулся; ему показалось, что позади на дороге появилась какая-то точка, и он хлопнул кобылку по шее. Та ускорила шаг, но уже не до того резвого галопа, что был вначале. Да и хватило её ненадолго. Похоже, бедняга окончательно устала.
Фауст продолжал то и дело оглядываться назад, но уже долго никого не видал. Когда день разгорелся в полуденный зной, он начал уже успокаиваться, оборачивался всё реже и прекратил подгонять лошадь. Если у неё не будет сил, он и шагу ступить не сможет… они должны были направить погоню по всем дорогам от города, но, похоже, задержка оказалась слишком большой. Дым на горизонте, казалось, становился только гуще и чернее. Пожар только продолжал разгораться. Он вспомнил рухнувший балкон, и столб, и горящие клоки пакли в руках женщин в толпе, и упавшего на землю раненого командира. Выжил ли… да какое мне дело, вдруг со злостью подумал он. Лазаря было жаль; а остальные – да гори они все огнём. И офицер, и управляющий, и толпа с балконом, и особенно эта девчонка. На мгновение ему представилась Розмари, привязанная вместо него к столбу у кострища; и, почувствовав от того наслаждение то же, что и от её объятий в тот последний вечер, Фауст вдруг понял, чего именно от него ждал всё это время отец.
– Эй… эй, – тихонько позвал он лошадь. Та только ухом повела. – Да поторопись же ты! – рыкнул он, чуть ударив её поводьями. Впереди шёл неспешно какой-то одинокий человек, и последний, с кем бы сейчас хотелось встречаться Фаусту – это очередной городской житель, отчаянно желающий справедливости или гостеприимства. Лошадь всхрапнула и ускорила шаг. Фигура впереди махнула рукой и подошла ближе.
– Эй, добрый человек, чего в Ивкальге стряслось, отчего дым такой? Пускают туда?
– Я не… Гней, это ты? – ошарашенно прошептал Фауст и резко потянул за поводья. Кобыла отозвалась недовольным ржанием и тотчас остановилась; он едва через голову её не перелетел. Отдышавшись, он снова обхватил лошадиную шею и осторожно сполз на землю, едва не упав. Загорелый юноша в голубом расшитом платье, стоящий перед ним, только присвистнул от удивления.
– Ничего себе! Вот не ожидал тебя тут встретить. Откуда у тебя лошадь? А ты… чего ты в таком виде? – подозрительно протянул Гней, рассматривая имперскую рубаху, и тут опустил взгляд на штаны, порванные и опаленные, через которые просвечивали ожоги на коже. – Светила небесные, Фауст, что с тобой случилось? – ахнул он.
Бросив на землю свою тетрадь с амулетом, которые так и лежали в сведённых до боли пальцах, Фауст, шатаясь, подошёл к нему и крепко обнял.
– Как же я рад тебя видеть, – прошептал он, – поехали назад. Поехали скорей.
– А столица? Концерт? – мастер не понимал. – Почему ты едешь из города? Это ты там устроил?
Почувствовав, что сейчас рухнет на траву, Фауст опёрся на него руками и чуть отстранился.
– В городе нам не рады, Гней, – прошептал он. – Поехали, надо перед развилкой перехватить остальных.
– Почему ты думаешь, что они ещё не в Ивкальге? – нахмурился тот. – Может, вы просто не повстречались на улицах? Они ж должны были раньше всех добраться.
– Нет… нет, – пробормотал Фауст, отойдя обратно к лошади. – Их нет. Они бы пришли на казнь.
– Казнь?.. что там произошло? – прошептал Гней. – Где твоё платье? Твои глаза… – он коснулся его щеки. – У тебя жар… как в таком состоянии ты вообще добрался так далеко один?..
Мастер покачал головой. Опершись на лошадиный бок, он тяжело задышал и махнул рукой на лежащие в траве вещи.