Всю ночь они пели. Топая ногами по земле, Певцы ощущали ее дрожь. Они чувствовали судороги почвы и понимали, что медленно и почти незаметно она открывается. Они продолжали петь, ритм их песни ни на мгновение не ослабевал, заставляя землю под ногами волноваться, растягиваться и рваться.
С первыми лучами солнца земная твердь распахнулась. Те, кто оказался рядом с тонкой трещиной, отпрыгнули в сторону, но так и не прервали своего ритмичного пения. Сейчас они пели во всю силу, усиливая звук криком, топаньем и снова криком. Они хлопали, топали и кричали. Новые Певцы все прибывали — они пели на ходу, и песнь становилась все громче.
И вот раздался режущий ухо звук, сопровождаемый долгим грохотом и скрипом. Этого звука они ждали так долго — никто и никогда не слышал его раньше. Всем им несказанно повезло. Они стали поколением, узнавшим огненный ветер.
Земля внутри каменных стен дрожала и трескалась, открываясь, словно рана, некогда исцеленная, а теперь вновь кровоточащая. Каменные глыбы с грохотом падали на пол. Певцы продолжали свою песнь, покачиваясь и притопывая, чувствуя, как земля расступается под ногами. С наступлением рассвета мягкие лучи озарили стены, покрытые расширяющимися трещинами, и пыльную необъятность огромной пещеры под ними.
Наконец земля перестала двигаться, и песня прекратилась или, скорее, изменилась, превратившись в тихий напев. Те, кто стоял ближе к краю, медленно заскользили вниз. Прочие, продолжая петь, ждали, чтобы вскоре присоединиться к ровному потоку.
Вот и отшельник приблизился к крошащемуся краю и поплыл вниз, в темноту. Разорванные каменные стены расширялись книзу — к гладкому каменному полу огромной пещеры. С одной стороны глубокая пропасть пересекалась быстрым потоком — здесь протекала подземная река, бегущая ниже уровня моря и исчезающая под каменными сводами. Высоко над отшельником синело небо. Вокруг стояли его братья и сестры. А впереди возвышалась вырезанная из камня платформа, на которой располагалась каменная гробница.
Четыре колонны поддерживали невысокую крышу. Внутри на каменном возвышении покоилось древнее тело давно умершего человека. Здесь, в тишине подземной пещеры, лежал он непотревоженным сотни лет, с самого дня своей смерти. Плоть высохла, обнажив кости. Лицо превратилось в череп с остатками желтой кожи. Руки были сложены на груди, кость к кости.
Когда-то его имя было Аира Мантх. Его называли пророком. Он умер, но сила его осталась жива. Она жила в его последователях — племени Певцов. Жила она также и в его детях.
В огромной пещере острова Сирин песнь замолкла. Певцы знали, что теперь должны ждать, — никто не знал, как долго. Ожидание вошло у них в привычку. Со временем прибывали новые призванные, пока не собрались все. Скоро явится дитя из пророчества. Тогда пробьет час.
И тогда, как обещал пророк, он будет жить вновь и вновь умрет.
Глава 17
Песня над городом
Креот сидел на табурете в коровнике, руки трудились над выменем смирно стоящей коровы, а бывший император меж тем наблюдал за солнцем, встающим в тумане. Молоко било в деревянное ведро ритмичными струями, звук становился все глуше по мере того, как емкость наполнялась. Корова вяло жевала сено из набитого мешка, который висел перед ней. Другие коровы в маленьком стаде спокойно лежали, дожидаясь своей очереди.
Солнце показалось над далекими холмами, и сияющий алый диск окрасил продрогшие поля неестественными цветами. Сереющий лес вспыхнул и порозовел и несколько мгновений светился, как новорожденный, пока солнечный диск не спрятался за облаками.
— Что за вид, а, Ангелок? — произнес Креот. Медленным движением он погрузил половник в ведро и неспешными глотками выпил теплого молока. Затем поднялся на ноги, перелил содержимое ведра в огромный бидон, стоявший на тележке, и подвинул табурет к следующей корове. Усевшись, Креот со вздохом принялся разминать пальцы.
— Да-да-да, — бормотал он беспокойной корове. — Я понимаю, тебе пришлось подождать, но я уже здесь.
Корова повернула голову и уставилась на Креота огромными печальными глазами.
— И тебе доброе утро, Звездочка моя, — сказал бывший император и принялся за работу.
Звездочка потянулась к мешку с сеном; зашедшее за тучу солнце окрасило изнанку облаков золотом.
Так проходило каждое утро, и Креоту это нравилось. Молодость его миновала, прошлая жизнь, ныне почти забытая, прошла в одиночестве, покое и определенности. Коровы вполне устраивали его. Они не делали резких движений. Каждый день в одно и то же время они выполняли одни и те же действия. Более всего Креоту нравился их запах. Разумеется, он включал в себя аромат молока, пузырящегося пеной в ведре, но еще и запах сырых шкур, полей, где коровы паслись, и даже навоза — все это составляло их неповторимый букет, который смешивался с ароматами травы и земли.
Уже завершая утреннюю дойку, Креот услыхал грохот и стук фургонов на дороге. Сквозь дверь он увидал длинную процессию всадников и карет. Некоторые из карет были огромными, их украшали золоченые шпили, кареты волокли двойные упряжки лошадей. Все они держали путь в сторону озера, к дамбе, ведущей в Высший Удел.
— Должно быть, это невеста, — сказал Креот коровам. — Сегодня великий день.
Он всегда разговаривал с коровами. Коровы серьезно смотрели на Креота, размышляя над его речами, но никогда не отвечали ему.