Старик покачал головой.
— Ты и сам не больно-то хорошо выглядишь. Я огнестрельные раны видел, так что знаю.
На Бена вдруг снова накатила слабость. Губы у старика шевелились, но голос пропал, и в ушах только гудело раскатистое эхо. Комната завертелась; он увидел испуганные глаза Алекс, услышал вроде бы ее крик и грохнулся на пол.
48
Он то приходил в сознание, то снова погружался в беспамятство. Долгие, казавшиеся бесконечностью, периоды темноты прерывались короткими промежутками просветления, возвращения в реальный мир. Он смутно сознавал, как в одно из этих возвращений, положив руку на плечо Алекс, поднимался по ступенькам. Потом была какая-то комната. Кровать. Чистые, хрустящие простыни. Кровь на чем-то белом. Заботливо склонившаяся Алекс — в больших глазах тревога и внимание. Он снова ушел в темноту.
Бен открыл глаза. По половицам деревянного пола в незнакомой комнате осторожно крались красноватые лучики рассвета. Он моргнул и попытался оторвать голову от подушки. На плече — свежая повязка. Рана болела, но как-то по-другому.
Он дотронулся до шеи — шнурка с кольцом не было.
Бен огляделся. Большая, в традиционном, без претензий, духе спальня. В отличие от комнат внизу, здесь было чисто и прибрано, как будто комнатой давно или даже никогда не пользовались. Сам он лежал на широкой металлической кровати, застеленной стеганым покрывалом. В углу стоял умывальник, на деревянном кресле-качалке около кровати — чистые, аккуратно сложенные джинсы и голубая джинсовая рубашка. Сверху — кожаный шнурок с золотым обручальным кольцом.
Алекс лежала рядом, поперек кровати. Спутанные темные волосы разметались по покрывалу, правая рука покоилась на его ногах. Наверное, она сидела какое-то время, охраняя его покой, а потом, сморенная усталостью, прилегла на минутку да и уснула.
Алекс пошевелилась, открыла глаза и сразу посмотрела на него. Качество это, свойственное животным и тренированным солдатам, позволяет человеку мгновенно, без промежуточной стадии, переходить от сна к состоянию полной готовности. Она не зевала, не терла заспанные глаза, а улыбнулась и тут же села. Вместо шерстяного джемпера на ней была клетчатая мужская рубашка на размер больше нужного и завязанная в узелок на поясе.
— С возвращением в мир живых.
— Это ты сделала?
Она кивнула.
— Да. Резать пришлось глубоко, но рана чистая. Кость не задета. Пуля немного сплющилась, но не раскололась. Вышла целехонькая.
Алекс протянула руку к прикроватному столику, нащупала оловянную кружку, тряхнула и протянула ему. На донышке перекатывалась пуля. Такая маленькая и безобидная.
— Ты спасла мне жизнь. Уже во второй раз. За мной должок.
Алекс забрала кружку и пощупала его лоб. Пальцы у нее были прохладные, и ощущение от прикосновения осталось приятное.
— Температура еще есть. Тебе нужно отдохнуть.
Бен откинулся на подушку.
— Отсюда нужно уходить.
— Не сегодня и не завтра. Райли говорит, что мы можем оставаться, сколько захотим.
— Как он?
— Спит. У него все будет хорошо. — Она улыбнулась. — Он, похоже, думает, что мы с тобой — пара.
— Где Зои?
— У нее комната внизу. Она очень устала. Ты бы с ней полегче.
— Я бы ее убил.
— Ей плохо.
— Поделом.
Она провела ладонью по лбу, убрала упавшие ему на глаза волосы. За окном быстро светлело. Где-то заржали лошади, потом залаяла собака.
— Мне пора, надо присмотреть за лошадьми. Райли еще полежит пару дней.
— Подожди. Побудь еще немного.
Она снова улыбнулась.
— Ладно.
С минуту оба молчали.
— Тебе, наверное, снились кошмары, — сказала Алекс. — Прошлой ночью. Ты бредил.
— Вот как?
Она кивнула.
— Да. Разговаривал во сне.
Он промолчал.
— Ты говорил с Богом.
— Думаю, мне особенно нечего Ему сказать.
— Ты просил прощения. Мне показалось, для тебя это очень важно. Что случилось? Что такого ты сделал, за что ищешь прощения?
Он отвернулся.
— Я хочу помочь.
Бен глянул на нее через плечо.
— Почему?
— Не знаю. Просто хочу. — Она пожала плечами. — У меня такое чувство, будто я узнала тебя. Я раздела тебя и уложила в постель. Ковырялась в твоем плече, доставая чертову пулю. Измазалась твоей кровью. Зашивала рану. Обмывала. А потом сидела полночи и вытирала твой пот. Почему ты не хочешь, чтобы я помогла тебе с чем-то еще? Что плохого в том, чтобы выговориться?
— Ты спросила, что случилось. Случилось кое-что плохое. И мне не хотелось бы об этом говорить.