Он сомневался. Устало потер свое лицо.
Сейчас он мало что мог сделать. С тех пор как ее тело начало набухать женственностью, он был очень осторожен. Хотя мне было трудно понять эту проблему, я чувствовал его тревогу, когда он сидел с ней рядом, с парящей над ее коленкой рукой, пытаясь вспомнить, где находятся нейтральные зоны.
В итоге он обнял ее за плечи. Это было неловко поначалу, и мы почти ожидали, что Шарлотта уклонится. Но нет. Напротив, ее голова поневоле упала Адаму на грудь, и девочка забилась в рыданиях.
– Дедушка, – слово звучало приглушенно, но отчаяние в ее голосе и запах были слишком ясны.
– Знаю, Лотти, – сказал Адам.
Я ощущал полную беспомощность. Я абсолютно ничего не мог сделать, чтобы изменить ситуацию, или хотя бы подбодрить их. Пакт не готовит вас к таким моментам. Моментам, когда боль есть, а опасности нет.
Но все равно я хотел помочь.
Я заботился о них, вот в чем дело.
До этого мгновения – когда я увидел, как Шарлотта уткнулась в пижаму Адама, в надежде что все исчезнет – моя забота о Семье заключалась в приверженности Пакту. И вот я стоял за пределами сцены, которую нюхал, неспособный никак на нее повлиять.
Но нет: это мои мысли сейчас, когда я вспоминаю. А тогда я не сомневался в Пакте. Я был в замешательстве, конечно, и хотел все исправить. Но тут не было неповиновения. Я все еще учился, еще было то, чего я не знал. Я не полностью понимал двойственную природу боли, что она могла и разделять Семьи, и сплачивать их.
И конечно, даже зная то, что я знаю сейчас, даже совершив те ужасные поступки, я бы ничего не мог сделать. Ничего, что остановило бы эти запахи грусти.
– Что происходит?
Это была Кейт. Осознав, что ее вопрос не требует ответа, она тоже вошла в комнату и села на кровать. Шарлотта, тут же успокоенная ее присутствием, отстранилась от груди Адама и уткнулась в мамину.
– Почему людям приходится умирать? – спросила Шарлотта, вытерев лицо ладонью. – Это так несправедливо.
Кейт проглотила собственное горе и взглянула на Адама.
– Уверена, что где бы дедушка сейчас ни был, он смотрит прямо на нас.
– Нет, неправда, – сказала Шарлотта, – он ушел навсегда. Мы все уйдем навсегда. Больше ничего нет.
Столкнувшись с этим новым открытием, Шарлотта выглядела так, будто ее вот-вот стошнит. Оба родителя обнимали ее теперь, и было слышно, как Хэл встал с постели и направился в ванную. Он писал, затем послышались громкие звуки смыва.
Мгновения спустя он тоже сидел на постели сестры.
Он ничего не говорил. Он не плакал. Он не присоединился к скорбным объятиям. По правде, необученному носу могло показаться, что он слишком устал для любых переживаний. Но когда я подошел и понюхал его, пытаясь не замечать запах его трусов, то смог различить удушающий запах печали, столь же тяжкой, как и у других.
Его родители продолжали утешать сестру.
– Ну же, Шарлотта, ты должна быть сильной.
– Пусть дедушка гордится тобой.
Наконец, все еще держа одну руку на спине дочки, Адам повернулся к Хэлу и спросил, как он.
– Да нормально, – ответил тот. – Правда, нормально.
Последнее «нормально» было почти неразличимо в сильном порыве ветра, который ударил в окно. Хэл жизнеутверждающе улыбнулся, но в его глазах было что-то еще. Что-то, что нельзя было изгнать объятием. Что-то, что таило в себе тьму, скрывало растущую угрозу внешнего мира, за пределами Семьи.
За пределами моей защиты.
ПАКТ ЛАБРАДОРОВ:
В самом начале миссии юным лабрадорам требуется наставничество и обучение, и на старших представителях нашей породы лежит ответственность в обеспечении такой помощи. Пакт требуется растолковывать и применять к каждой индивидуальной миссии, и только те, у кого есть достаточно опыта, будут способны помочь молодым лабрадорам в этой задаче.
Не подчиняться нашим старейшинам или отвергать их – это подрывать священный порядок, который помогал нам защищать хозяев-людей на протяжении всей истории.
хороший
Вечер в парке был временем сближающего общения. Я и Адам. Никаких других собак, которые могли бы нас отвлечь. Утром, однако, парк менялся. Он превращался в учебную площадку.
– Долг превыше всего.
– Долг превыше всего.
Я как никогда был рад видеть золотистую морду Генри. Один его запах уже придавал мне уверенности.