Наклонив голову, Ремизов стал яростно тереть щекой о плечо. Лишь бы только отклеился уголок ленты…
Щека горела, словно ему в лицо плеснули уксусом, однако, преодолевая боль, Комик старался вовсю… Наверное, на сотом по счету движении ему удалось сделать невозможное. Прилипнув краешком ленты к рубашке, скотч медленно пополз с губ. Теперь он лишь висел, держась липким основанием на щеке. Но рот был свободен! Теперь, даже не видя в темноте столика с иезуитскими приспособлениями, ему нужно было подвинуть к нему стул. Причем так, чтобы не звякнул ни один из предметов. Комната, где происходило похмельное возлияние, была совсем рядом.
Сквозь мощную вытяжку до Ремизова доносилось завывание февральского ветра. Морозы в Москве стояли несильные, однако изредка мощные порывы ветра превращали терпимый холод в невыносимую стужу. И в эти мгновения люди, укрыв покрасневшие лица варежками или воротниками, стремились как можно быстрее оказаться в тепле. Боже, как хотел сейчас Ремизов из этого тепла попасть в буран… Прямо в этой расстегнутой до пояса рубашке, босой!
Прильнув, насколько это возможно, грудью к шаткому столику, Комик губами ощупывал поверхность его столешницы. Когда в легких заканчивался воздух, он выпрямлялся и переводил дух. Потом снова набирал в легкие кислород и снова ощупывал губами грязную скатерть столика. Его интересовал лишь один предмет – огромный скальпель, которым в анатомических отделениях морга вскрывают покойников. Он шарил губами, стараясь не думать о том, сколько трупов помнит этот хромированный инструмент. Вот он, скальпель…
Помогая языком, Ремизов втолкнул в рот его рукоять. Теперь – самое главное…
Сжав ручку зубами, Комик приблизил лезвие к широким лентам липкой ленты, сковавшей его правую руку.
Он почти плакал, когда зубы, не удерживая тяжелый предмет, скрипели по металлу. Скальпель резал скотч. Но… так медленно. Так предательски медленно!..
Лихорадочно освобождая правую руку от ненавистных пут, Ремизов услышал шаги. Это поднимались по лестнице двое изрядно подпитых садистов. Вероятно, спиртное закончилось. Еще одно резкое движение, и Комик в темноте рассек ленту на левой руке, вместе с кожей. На брючину частой дробью замолотила кровь.
Чирей и Боль войдут в ванную ровно через тридцать секунд. За мгновение до того, как в номере гостиницы «Комета» Иван Николаевич Бутурлин задаст Струге вопрос: «Скажите, Антон Павлович, люди, убившие на нашем этаже судью, уже установлены?»…
– Почему вы решили, что судью убили? – словно громом оглушенный, тихо спросил Антон.
Мурманский судья, водружая очки на нос, улегся на кровать. В академии он приобрел несколько брошюр доцента Завадского и сейчас собирался всерьез с ними ознакомиться.
– Коллега, это не у меня, а у вас теплая вода в заднице не держится, – нравоучительно произнес он. По тону соседа Струге догадался, что идти на мировую Бутурлин не собирался – очевидно, догадался, кто явился причиной его хворобы. – Вы только что звонили неизвестному мне Выходцеву и просили срочно приехать. Что вы собираетесь ему передать, Струге? Вы всерьез занялись сыскной деятельностью? Возвращение детства?
– Не суйте нос в чужие дела. – Антон наклонился и принялся зашнуровывать кроссовки.
– Ответ в стиле негра, – заметил Бутурлин. – «Это наши черные дела, белый».
Спорить с ним Струге не хотелось. Свернув документы вчетверо, он поместил их в карман куртки.
– Я собираюсь выпить в столовой чашку кофе. Вам чего-нибудь принести?
Выходя в коридор, он не имел четкого плана. Оставшиеся до приезда Выходцева полчаса он хотел провести вне компании мурманского зануды. Можно зайти в соседний номер и познакомиться с другими судьями, кому выпала от родного региона честь отстаивать лицо местного судопроизводства. Можно, в конце концов, поглазеть на Москву из коридорного окна. С высоты птичьего полета столица была более привлекательна, нежели из окна скорого поезда. Полчаса… Тридцать минут, по истечении которых Струге расскажет прокурорскому работнику о найденных документах.
Глядя на перемещающихся по коридору людей, чей вид ничем не выдавал в них работников правосудия, Струге усмехнулся. Гостиница МВД – такая же предприимчивая организация, как и все остальные. Пока платят деньги, в ней будут проживать все, кто угодно. Бизнесмены, музыканты и прочие, не относящиеся к правовому полю ягоды. Их присутствие здесь вполне оправданно – расценки других гостиниц приводили в ужас даже нефтяных магнатов с Ближнего Востока.
Снова вспомнился бывший сосед по номеру, жизнерадостный и близкий по духу. Следом, вполне обоснованно, перед взором Антона, смотрящего в окно гостиницы, возник виртуальный облик судьи из Мурманска.
При упоминании имени нынешнего сожителя на месяц Струге поморщился и уперся лбом в стекло. «Скорее бы Выходцев, что ли, приехал…»
Окно располагалось неподалеку от шахты лифта, поэтому Струге очень хорошо услышал, как рывком натянулись тросы. Лифт вез кого-то то ли вниз, то ли вверх. Услышать шум дверей на десятом этаже было невозможно. Раз так, значит – едут вверх.
«Выходцев?»…
Однако оборачиваться Антон не торопился. Двери распахнулись, и он услышал шум шагов за спиной. Пропустив их, Антон оторвался от стекла. О том, что на этаж прибыл следователь, не могло быть и речи. По коридору, двигаясь довольно резвым шагом, шли двое молодых людей. Наморщив брови, Струге стал мучительно вспоминать. Такое случается с каждым – видишь человека впервые в жизни, а внутри все говорит о том, что эта встреча – не первая. Теплые кожаные куртки, зачесанные назад длинные волосы… Стрижка модельная, претенциозная, уложенная не в «подвальной» парикмахерской, а в салоне.
Как и в случае с ящиком пожарного гидранта, Струге почувствовал внутри себя толчок! Двое в холле гостиницы! В то утро, когда он вошел в «Комету»! Внимательные, спокойные, выбритые лица людей, которые проснулись не в пять минут седьмого утра, о чем сообщали гостиничные часы, а гораздо раньше! Люди, которые работали, исполняли свои обязанности, несмотря на то что день еще толком и не начался.
Нервный Феклистов, молодые люди в холле, радушный Меньшиков… Понимая, что вместе с перечислением всего необычного, чем встретило Струге вчерашнее утро, завязалась узелком и потянулась какая-то нить, Антон отшатнулся обратно к окну. Если сейчас эти добры молодцы изъявят желание проникнуть в номер 1024, то пора делать ноги! Струге осторожно выглянул в коридор. «Добрых молодцев» уже не было. Какой из номеров распахнул им двери, Струге не знал. Но бывший следователь, а ныне – судья, всегда относился с осторожностью к тому, чего не понимал. Может быть, опять стали вспыхивать искорки бреда преследования, но перед глазами была голова Феклистова с огнестрельной дырой. Стать счастливым обладателем аналогичного «отверстия» Струге не хотелось. И некогда было ждать уехавший в неизвестном направлении лифт. Распахнув двери этажа, Антон стал спускаться по лестнице.
Закончился один лестничный пролет – и Струге услышал резкий кашель на площадке девятого этажа. Почти сразу после этого его взору предстала странная, если учесть место события, картина. Перед дверями коридора курило двое тридцатилетних типов. Именно – типов. Ведомственная гостиница МВД предназначена для расселения граждан, которые по месту службы расписываются в денежных ведомостях соответствующих структур. Может быть, для бизнесменов и музыкантов. Но уж никак не для лиц, только что освободившихся из мест лишения свободы. Эти двое, с синими «перстнями» и замысловатыми «зоновскими» тату на кистях рук, больше походили на персонажи режиссерских работ Джона Ву, нежели на скрипачей или борцов за правопорядок. По их реакции Струге догадался о том, что эти каторжане знали его в лицо.