— Здесь никого нет, Аньезе. Только мы с тобой. И твое безумие, бедное дитя.
— Безумие!
— Безумие…
— Он гневит Сокрытого…
— Безумие — это Свет и его молитвы!
— Давай, сестра, — тихий голос Жницы лизнул ее с обратной стороны черепа, — расправься с ним. Отдай последнюю жертву Сокрытому, и станешь его женою…
Аньезе мотнула головой.
— Я не буду этого делать… не буду… делайте сами…
— Нет, сестра. Это твоя жертва. Твоя добыча. Он так близко… качнись вперед и сомкни зубы на его дряхлой шее!
— Сомкни! — вторили сестры. — Сомкни!
— Накинься на него! Задуши!
— Задуши! Задуши!
— Выдави глаза, забей кулаками!
— Ковен сказал свое слово…
— Ковен сказал.
Аньезе без остановки плакала. Отче с жалостью смотрел на нее, а потом, тяжело опершись на колено, поднялся.
— Я заберу тебя, бедное дитя. Верну в столицу. Суд решит твою судьбу.
— Нет… Вы не понимаете, отец, Ковен только того и ждет… чем больше крови… а в столице… там много людей… нам нельзя… лучше обитель, там меня очистят…
— Ты отправила к Свету всю свою семью. Никакие молитвы не снимут этот грех и не исцелят тебя от безумия. Чего бы не говорили бездумные фанатики, да простит меня Принесший.
— Это не я! Это Ковен! Ковен! Сестры!
— Я заберу тебя в столицу. Суд решит, — повторил отче, и вдруг сарай прорезал звонкий детский крик:
— Нет!
Три острых кованых зубца, походившие на черные когти сестер, выскочили из груди отца Лелеха. Он так и застыл с печатью жалости в распахнутых глазах, пока не закашлялся кровью и не повалился к ногам Аньезе. Из спины старика торчал черенок вил, Ниса судорожно сжимала на деревяшке маленькие покрасневшие пальцы. Грудка вздымалась от частых вздохов, взгляд беспорядочно прыгал от тела священника на Аньезе и обратно.
— Сладко-сладко пахнет святая кровь…
— Святая кровь…
— Пируем, сестры, пируем…
Терновые тени зашлись ритуальным пением, склоняясь над лужей крови, что стремительно уходила в землю. Сестры синхронно прильнули к ранам старика, и через мгновение Аньезе поняла, что, сама того не желая, присоединилась к ним.
Девочка сидела подле на корточках и осторожно гладила ее по спине.
— Ну вот, а говорила, что крови ей не надо… пей, оборотница моя, пей.
***
Жница, собирательница красного урожая, окунула пальцы в густеющую кровь и осторожно вложила их малютке в рот, точно голодному птенчику.
— Не вкусно… — морщилась девочка.
— Ешь, ешь, маленькая прелесть, если хочешь быть одной из нас.
— Оборотницей?!
— Лучше! — радостно вскрикнула Лисица. — Лучше!
Девочка облизнула губы:
— Мильна, значит, у тебя есть сестры? Как в сказке? Полночь, Жница и Лисица?
— Верно, — кивнула Жница.
— Точно-точно, — вторила Полночь.
— Ведьма-мать, напоит тебя и уложит спать, — тихонько запела Лисица, рисуя красные знаки Сокрытого на мягких щечках, — но не станет, ни жалеть, ни целовать… Маковый сок из ее сосцов заставит позабыть и прадедов, и отцов…
Первая глотнула немного воздуха, подхватывая знакомый с детства мотив:
— Ведьма-кадильница, берет, что останется… она на разум скупа, как пьяница… Но, если нет больше тела, вздоха и даже гроша, что же достанется ей, малютка? — глядя в по-детски заинтересованные глаза Нисы, Первая тихо усмехнулась: — Твоя душа.