Но во дворе я обнаружила автомобиль Линтера, припаркованный сразу за моим «Вольво». Он ездил на «Роллс-Ройсе» модели «Серебряное облако» — корабль полагал, что мы вправе потакать своим маленьким прихотям. В любом случае, устроить шоу легче, нежели сохранять всё в строгом секрете, ведь для западного капитализма в особенности характерна снисходительность к причудам богачей — так что любая сколь угодно странная выходка не могла бы выдать наше инопланетное происхождение.
Я поднялась по лестнице и позвонила, затем немного подождала, прислушиваясь к смутному шуму в апартаментах. Небольшое объявление в дальнем углу двора привлекло моё внимание, и я позволила себе кислую усмешку.
Линтер появился на пороге. На его лице улыбки не было. Он приоткрыл дверь и немного замешкался.
— Госпожа Сма, корабль сообщил мне, что вы скоро будете.
— Привет, — сказала я, входя внутрь.
Квартира оказалась куда просторнее, чем могло показаться снаружи. Там стоял запах дорогой кожи и нового дерева. Она была светлая, чистая, богато обставленная, полная книг и пластинок, плёнок и журналов, картин и предметов искусства. Аппартаменты ничем не напоминали моё собственное жилище в Кенсингтоне. Они выглядели… обжитыми.
Линтер показал мне на чёрное кожаное кресло на персидском ковре, покрывавшем пол тикового дерева, затем прошёл к бару, не оборачиваясь ко мне.
— Выпьете?
— Виски, — сказала я по-английски. — Как пишется это слово на бутылке, меня не волнует.[20]
Я не стала садиться в кресло, а прошлась по комнате, оглядываясь вокруг.
— У меня «Джонни Уокер».
— Отлично.
Я смотрела, как он поднял квадратную бутылку одной рукой и стал разливать виски. Дервлей Линтер был выше меня и заметно лучше развит физически. Опытный глаз уловил бы нечто необычное — не соответствующее телосложению обычных людей Земли — в посадке его плеч. Он угрожающе навис над бутылями и бокалами так, будто кто-то намеревался помешать ему перелить напиток из одного сосуда в другой.
— С чем-нибудь смешать?
— Нет, спасибо.
Он протянул мне бокал, сам отдёрнул маленькую штору, извлёк из-за неё бутылку и налил себе «Будвайзера» — настоящего, чехословацкого. Когда же эта маленькая церемония была завершена, он наконец уселся.
Кресло было изготовлено как бы не у Бахауса. Во всяком случае, оно выглядело как настоящее.
Его лицо было мрачным и серьёзным. Каждая чёрточка, казалась, сопротивлялась пристальному наблюдению: большой подвижный рот, широкий нос, светлые, но глубоко посаженные глаза, густые, точно у беглого каторжника, брови, неожиданно морщинистый лоб. Я пыталась припомнить, как он выглядел раньше. Но не могла, так что было затруднительно сказать, какой облик — нынешний или теперешний — ближе к его «нормальному» состоянию. Он перекатывал бокал с пивом в своих крупных ладонях.
— Кораблю показалось, что нам не мешало бы поговорить друг с другом, — сказал он, отпил примерно половину пива и поставил бокал на маленькую подставку, сделанную из полированного камня. Я поправила брошь. — Но тебе так не кажется, не так ли?
Он широко развёл руки, потом обхватил ими грудь. На нём были брюки и жилет из одного тёмного, дорогого по виду костюма.
— Я думаю, что это может быть… бесполезно.
— Ну… я не знаю… разве всё должно непременно приносить пользу? Я подумала… корабль предположил, что нам надо поговорить, и это…
— И что?
— И это всё. Правда. — Я закашлялась. — Я не… он не сказал мне, что происходит.
Линтер внимательно посмотрел на меня, потом опустил взгляд на свои ноги. Он носил чёрные ботинки. Я потягивала виски и одновременно осматривала комнату, пытаясь обнаружить следы женского присутствия или вообще какие-то признаки, что тут живут двое. Мне это не удалось. Комната была уставлена вещами — графические наброски и картины маслом на стенах, последние — в основном работы Брейгеля и Лоури[21], абажуры от Тиффани, аудиосистема «Банг и Олафсен»[22], несколько антикварных часов, дюжина (или около того) статуэток из дрезденского фарфора (здесь я могла ошибиться), китайский шкафчик, покрытый чёрным лаком, большая четырёхугольная ширма, расшитая павлинами с бесчисленными глазками на перьях…
— О чём эти вещи говорят тебе? — спросил Линтер.
Я передёрнула плечами.
— Что? — переспросила я. — Ну, они говорят, что нам надо поговорить.
Он улыбнулся странной невыразительной улыбкой, и мне показалось, что весь разговор был чем-то вроде бессмысленного одолжения с его стороны. Потом он выглянул в окно. Ему явно не хотелось ни о чём больше говорить. Я уловила краем глаза какой-то цветной просверк и, обернувшись, увидела большой телевизор, одну из тех моделей, которые снабжают специальными откидными дверками, чтобы в минуты бездействия они выглядели, словно обычный шкаф. Дверцы были неплотно прикрыты, а телевизор за ними — включён.
— Хочешь?.. — спросил Линтер.
— Нет, я не… — Но он поднялся, расцепил захват, в который сам себя заключил своими элегантными руками, подошёл к шкафчику и театральным жестом распахнул дверцы, после чего вернулся на место.
Мне совсем не хотелось сидеть и смотреть телевизор, но с выключенным звуком он не был так уж назойлив.
— Мои отчёты на столе, — сказал Линтер, ткнув пальцем в указанное место.
— Я хотела бы, чтобы ты — кто угодно — объяснил мне, что тут творится.
Он посмотрел на меня так, словно это была скорее самоочевидная ложь, чем искренняя просьба, потом покосился на экран телевизора. Я предположила, что тот настроен на один из корабельных каналов, поскольку картинка всё время скачками менялась, показывая фрагменты шоу и других программ из самых разных стран, передаваемых в разных форматах, и постоянно приходилось ждать, пока проявится очередной канал. Под неслышимую песню танцевала, выделывая роботоподобные движения, группа в ярко-розовых костюмах. Их сменило изображение платформы «Экофиск», извергавшей грязно-коричневый фонтан ила и нефти. Потом экран мигнул опять, и на нём возникла сцена в переполненной каюте из Ночи в опере[23].
— Так ты ничего не знаешь?
Линтер закурил «Собрание». Этот поступок был сродни «Гм» корабля, с тем исключением, что Линтеру вкус сигарет явно нравился — в этом наши предпочтения разнились. Мне он закурить не предлагал.
— Нет, нет, нет! Смотри, как всё было: корабль явно хотел, чтобы я тут побывала для большего, чем простой разговор… но разве ты сам не играешь в какие-то игры? Это вконец рехнувшееся существо отправило меня на Землю в «Вольво», я в нём просидела всю дорогу. Думаю, что этот случай нисколько его не озадачил, так что он наверняка пришлёт пару истребителей «Мираж», если понадобится вмешаться. Мне ещё в Берлин надо ехать, а это ведь далеко, ты знаешь? Так что… просто скажи мне, в чём дело, или вели мне убираться, или… ладно?
Он курил сигарету и изучал меня, щурясь сквозь дым. Потом закинул ногу за ногу и, сдув некую воображаемую пылинку с отворота брюк, с явным интересом воззрился на ботинки.
— Я сказал кораблю, чтобы, когда он решит улетать, мне разрешили остаться на Земле, что бы ни случится. — Его передёрнуло. — Вступим мы в контакт… или нет.
Он посмотрел на меня, как бы приглашая присоединиться.
— А какая-то особая причина?.. — ошеломлённо выдавила я. Я всё ещё думала, что виной этому женщина.
— Да. Мне нравится это место. — Он то ли фыркнул, то ли засмеялся. — Здесь я, для разнообразия, чувствую себя живым. Я хочу остаться. Я это сделаю. Я намерен поселиться здесь.
— Ты хочешь умереть здесь?
Он улыбнулся, посмотрел куда-то вдаль, потом перевёл взгляд на меня.
— Да.
Это было сказано с такой непоколебимой уверенностью, что я тут же заткнулась.
Мне было нехорошо. Я встала и прошлась по комнате, осмотрела книжные полки. Он, казалось, читал так же много, как и я. Я задумалась, задался ли он целью просто заполнить пространство или же в самом деле прочёл что-нибудь из этого с обычной для себя скоростью. Тут были Достоевский, Борхес, Грин, Свифт, Лукреций, Кафка, Остин, Грасс, Беллоу, Джойс, Конфуций, Скотт, Мейлер, Камю, Хемингуэй, Данте.
— Скорей всего ты умрёшь здесь, — мягко сказала я. — Я думаю, что корабль ограничится наблюдением, но не будет вступать в контакт. Разумеется…
— Это было бы лучше всего. Превосходно.