Откровенно говоря, он совсем позабыл о профессиональных обязанностях.
— Подождите, я сейчас принесу свою сумку, — пробормотал он, поднимаясь..
— Какого черта ты там забыл, в этой сумке?
Если уж начистоту, то ответ был — смелость. Однако было не время расписываться в своей неуверенности.
Нельзя сказать, чтобы медицина давалась Адаму легко и естественно. Он не имел к ней природной склонности. Уже больше месяца как он перебрался в Липерс-Форк, и до сих пор не принял ни одного пациента в одиночку, без прежнего доктора в качестве подстраховки. Его мутило от запаха йода, от вида крови дрожали коленки, а в чрезвычайных ситуациях он окостеневал что твой мертвец. Иными словами, он считал, что от больных одна только головная боль.
Адам стал врачом по той же самой причине, по которой делал всё в жизни — ради движения вверх. Он не принадлежал к высшему обществу по праву рождения — и этот факт чудовищно его раздражал. Его отчим был из толстосумов, а мать — нет. Он ни разу не видел своего настоящего отца и не стеснялся облегчения, которое испытал, узнав о его смерти. Если бы отец был жив, то в тот день, когда у Анджелы Белл прямо на клумбе отошли воды, Адам Монтгомери делал бы колбасу.
У сына мясника было четыре пути, чтобы выбраться со скотобойни: бизнес, юриспруденция, медицина или удачный брак. Адам был недостаточно зубаст для юриспруденции и слишком мягкотел для бизнеса, так что оставалось только два варианта: медицина и женитьба.
То, что в качестве лестницы наверх приходится использовать человеческие страдания, его не смущало. Вот если бы только работа была хоть немного почище…
Анджела Белл и в обычных-то обстоятельствах недолюбливала нерешительных ротозеев, а уж тем более когда пыталась произвести на свет дирижабль. Она вцепилась вымазанными в земле пальцами в его белую накрахмаленную рубашку и притянула Адама к себе.
— Ты сможешь! — процедила она сквозь стиснутые от боли зубы. — Я знаю, у тебя получится!
И вот, воодушевленный возлагаемыми на него ожиданиями, Адам закатал рукава и попытался вести себя по-мужски.
— Тужьтесь! Сильнее! — велел он, когда подошел срок.
— Не могу я сильнее! — вскричала Анджела, сминая затылком его ландыши.
— Еще как можете! — настаивал он.
Адам Монтгомери не сомневался: если Анджеле понадобится, она сумеет сбить Луну с орбиты. Недаром она была самой сильной женщиной из всех, кого он встречал.
Глава 6
У дочки Анджелы были карие глаза шоколадного оттенка, мягкие черные кудряшки и кожа цвета подрумяненного миндаля. И пахло от нее карамелью. Когда Анджела брала ее на руки, малютка таяла от счастья. Ее так и хотелось лизнуть — такая она была конфетная.
Все тревоги оказались напрасны: быть матерью оказалось для Анджелы столь же легко и естественно, как дышать. Куда бы она ни пошла, повсюду она брала с собой младенца, и, ничуть не смущаясь, кормила его грудью прямо на ступенях муниципалитета.
Для большинства мужчин кормление грудью выглядело священнодействием, однако женщинам все представлялось в совершенно ином свете. Энн Лестер созвала экстренное собрание Благотворительной организации женщин-христианок, чтобы за сандвичами и фруктовым чаем обсудить вопрос о богохульстве.
— Сборище драных кошек возле мусорного бака, — прокомментировала Шарлотта, указав Летти на цепочку машин, выстроившихся на подъездной дорожке Лестеров до самого крыльца.
Стоило только религиозным дамам собраться больше двух, как Шарлотта тут же лишалась тех крупиц веры, какие у нее еще оставались.
— Сама по себе вера еще ничего, но вот верующие… Если бы все они в одночасье испарились, Бог бы только выиграл, — пробурчала она, уткнувшись в газету.
— Не стоит выплескивать вместе с водой и ребенка, — напомнила Летти.
Затем, воздев очи к небесам, она беззвучно помолилась за языческую душу Шарлотты и на всякий случай напомнила Богу: если Он когда-нибудь вздумает поразить Шарлотту молнией, пусть постарается не задеть ее благочестивую домработницу.
Сколько наседки из Благотворительной организации женщин-христианок ни лезли вон из кожи, чтобы запретить кормление грудью в общественных местах, у них так ничего и не вышло. Ни один из членов городского совета не смог заставить себя произнести на слушаниях слово «грудь». А поскольку объявить вне закона просто «кормление» они не могли, вопрос был снят с повестки дня.
Глава 7
Старый доктор наконец передал преемнику все дела, и Адам унаследовал увитую плющом кирпичную клинику, пациентов, медсестру-ассистентку и ее африканские фиалки. С фиалками у Адама сразу возникли проблемы.