На всякий случай набрав в легкие побольше воздуха, она открыла дверь и приблизилась к столу. Грудная полость пациента была пуста. Вот, смотри, человек лежит без сердца, все его артерии зажаты и подсоединены к пластиковым трубочкам, которые тянутся вниз, вниз, к кардиопульмональному отводному аппарату, управляемому компьютером, – отсюда же поступают молекулы кислорода, и все это идет обратно к телу. Какие-то вращающиеся цилиндры – вот что сейчас заменяет легкие и сердце.
– Ну как, интересно? – Рихард явно спрашивал об этом ее, и Эллен немного растерялась.
– Исключительно интересно, – выдавила она из себя. Ее обычно хрипловатый, как у Лорен Баксаль, голос – считалось, что он сильно придает ей эротической привлекательности, – из-за напряжения, требовавшегося, чтобы не сплоховать в нужную минуту, прозвучал каким-то приглушенным дискантом, точно ее душили.
– Все в порядке?
– Конечно, не беспокойтесь.
Джина, хирургическая сестра, стоявшая рядом с Рихардом, бросила на него встревоженный взгляд. Это не укрылось от Эллен: с чего бы она, к чему?
Господи, она же тут ни черта не смыслит, просто как с другой планеты свалилась, и этот молчаливый язык взглядов, которым в операционных пользуются хирурги и сестры, – для нее тайна за семью печатями.
Джина поставила холодильную камеру на стол рядом с Рихардом и сняла крышку. Ассистент запустил обе руки в ледяное крошево и достал большую пластиковую сумку, где был еще лед, а в нем стеклянный сосуд. Счистив лед, он откинул верх. Внутри что-то плавало. Рихард достал содержимое сам.
«Боже Всемогущий!» – ахнула про себя Эллен. Ей было известно, что там в сосуде, но, увидев, как Рихард это вынимает и держит на ладони, она все равно испытала изумление. Сердце, настоящее человеческое сердце. Только что она видела, как такое же удалили из груди пациента. Хотя нет, это другое, это же здоровое сердце, оно может снова забиться. И для тела, распростертого на столе, это сердце – то же, что жизнь вопреки смерти, самая настоящая жизнь, которую взяли и без всяких церемоний привезли, запихнув в подержанную холодильную камеру.
Вооружившись скальпелем, Рихард ловко подравнивал какие-то завиточки сбоку. Эллен была потрясена. Ну совсем как она на кухне, когда надо срезать с мяса пленочки и жирок, перед тем как положить его в духовку. Один к одному, даже движения те же самые.
Теперь сердце уже было помещено в полость, и в руках у Рихарда появились длинные щипчики, а в них серповидная игла с нитью. Он принялся шить, а ассистент затягивал узлы после каждого стежка. Джина непрерывно зачерпывала ложечкой лед, помещая его вокруг сердца, и что-то нашептывала Рихарду.
Наконец-то Эллен испытала чувство облечения, только вот ноги побаливали, оттого что пришлось так долго стоять. Сколько же это продолжалось? Три часа. В общем-то не с чего было так уж сильно уставать, просто она напереживалась.
Рихард все шил, подсоединяя трубочки, отходившие от нового сердца, к перерезанным сосудам в груди, и опять у нее мелькнуло в голове: до чего все обыкновенно, до чего буднично – самая обычная обработка антрекота перед жаркой. Или вот мама, помнится, вот так же подрубала юбку. Все ужасающе убого, но ведь цель-то какая великая – спасти жизнь, обманув смерть.
Рихард снял зажимы и подал знак оператору, сидевшему за аппаратом. Анестезиолог тоже вскочил на ноги. Решающий миг. Заработает ли?
Новое сердце, в которое несколько часов не поступала кровь, встрепенулось. Затем дернулось – слабое, спазматическое движение – и опять дернулось. Эллен показалось: словно маленький изголодавшийся зверек, который дергается, ища воздуха; только тут не воздух, тут кровь нужна.
Электрические лопасти были у Джины в руках, но Рихард только отмахнулся. «На надо стимуляции, – сказал он, улыбаясь глазами, – сердце видите какое жадное». По-английски он всегда выражал свою мысль точно, и это придавало ему особое достоинство. Он повернулся к Эллен. Под маской, это она чувствовала безошибочно, он сейчас улыбается во весь рот: «Ну, вот и все».
– Просто чудо, – отозвалась она, вне себя от восторга.
– Посмотрела, теперь сама должна сделать не хуже, – сказал Рихард, растянув губы в улыбке.
– Лучше еще раз приходите, – добавила Джина, – и тогда студентам показывать сможете. – В ее голосе чувствовался какой-то сарказм.
Эллен подавила в себе желание сорвать с Джины маску, чтобы все увидели гнусную усмешечку, уж наверняка гнусную, в этом Эллен не сомневалась. Она холодно посмотрела на Джину глаза в глаза – да, туши не пожалела, изо всех сил старается, чтобы всем было видно, какие у нее крупные темно-карие зрачки. «А взгляд-то, корова коровой», – подумала Эллен, тут же укорив себя за глупую ревность.
Она завидовала Джине, завидовала потому, что той дано было право день за днем находиться здесь рядом с человеком, которого Эллен любила, и смотреть, как он творит чудеса.
– А, черт! – это уже Рихард. Что-то у него не так. Крохотная струйка крови сочилась из верхней трубочки.
– Надо поскорее зашить, – сказал ассистент, схватив щипчики.
Эллен с беспокойством взглянула на анестезиолога.
– Не волнуйтесь, – сказал он, – просто шов не затянулся, такое часто случается. Секунду подождите, все сделаем.
Но на нее уже опять накатывало ощущение тошноты.
– Я так понимаю, все сделано, – выговорила Эллен, не сумев скрыть, что ее спокойствие наигранное. – Мне пора.
– Предоставляете нам одним все подчистить, да? – кольнула ее Джина.
– У меня своей работы хватает. – Она быстро двинулась к дверям, словно опасаясь, что ее сейчас остановят.
– Хорошо, что нас навестили, – Рихард был весь поглощен наблюдением за открытой полостью. – Увидимся за ленчем.
Она ясно представила себе тарелки на столе, и страх, что сию минуту ее вырвет, заставил Эллен со всех ног броситься прочь.
Она сбросила халат, достала жакетик и, вновь почувствовав себя в своей тарелке, отправилась в приемное отделение медицинского центра «Сент-Джозеф». Было девять утра, очень горячее время для самой перегруженной больницы Кони-Айленд (а значит, и Бруклина), но Эллен словно не замечала спешивших ей навстречу врачей, сестер, санитаров. Подумать только, на ее глазах сейчас случилось чудо, и это чудо сотворил человек, которого она любит, знаменитый доктор Рихард Вандерманн, первый и главный из хирургов, посвятивших себя пересадке органов – опаснейшей из всех медицинских специальностей. Никогда еще она им так не восторгалась, как сегодня.
Пройдет пять дней, будет ровно восемь месяцев, как он вошел в библиотеку, и это изменило ее жизнь. В тот вечер Эллен задержалась на работе – надо было подобрать материал, связанный с редким случаем рака груди, об этом попросил главный онколог больницы. Как всегда, у нее побаливала спина, и она оторвалась от книжек, чтобы сделать два-три наклона, – пальцы вытянуть, коснуться ступней, – когда послышался мужской голос, в котором сразу чувствовался акцент.
– Я-то шел в библиотеку, а тут, выходит, спортзал?
Она резко выпрямилась, повернулась к нему, как подстегнутая. Голос принадлежал высокому стройному мужчине лет сорока с небольшим – лицо словно вычеканенное, нос чуточку с горбинкой, голубоглазый блондин, волосы вьются, хоть и коротко подстрижены. Нордический тип. Очень хорош собой.
– Чем могу быть вам полезна? – она решила пропустить его неизобретательную шуточку мимо ушей.
– Меня зовут доктор Вандерманн, – ударение в фамилии приходилось на последний слог. – Я только что приехал из Стэнфонда, и мне предстоит возглавить кардиологическое отделение.
Ах, так это он и есть. В больнице уже несколько месяцев только и разговоров, что о его предстоящем приезде. Еще бы, он же ученик самого Кристиана Барнарда, а последнее время работал с Норманом Шамуэем – личностью таинственной, но прославившейся тем, что разработал методику многих трансплантаций. Короче, для больницы «Сент-Джозеф» доктор Вандерманн – настоящее приобретение, по крайней мере, так считалось. Теперь и в этой больнице можно будет делать очень сложные операции, а значит, сюда рекой потекут миллионы долларов, накопленных по страхованию. Поговаривали, будто между несколькими больницами чуть не началась война из-за того, что всем хотелось, чтобы в их штате числился доктор Вандерманн. И, чтобы заполучить его, так говорили, руководство больницы «Сент-Джозеф» пообещало доктору Вандерманну зарплату, выражаемую шестизначной цифрой плюс надбавки, да еще пришлось гарантировать, что в течение двух лет он станет главным врачом, и, наконец, предоставить в его пользование специально оборудованную лабораторию для опытов над павианами – на них опробовались новейшие способы трансплантации. В общем, никто бы не усомнился, что доктор Вандерманн знает себе цену. Да вдобавок ко всему он такой красивый.