– Что она сказала? – переспросил Бен у Эллен.
– У тебя такие сильные руки, – громко прошептала она в ответ.
Бен вновь смотрел на экран, где Брандо говорил:
– Это чтобы сильнее тебя раздвинуть.
– А он, он что сказал?
– Чтобы сильнее… э-эм… сильнее ласкать тебя.
Сидевший сзади заржал, рыгнув недожеванным попкорном, и крошки угодили Бену в плечо. Бен пересел на одно место, поближе к Эллен, мельком ему улыбнувшейся и вновь не отрывавшей взгляд от экрана.
А там одна горячая сцена следовала за другой. Но все равно, это уж точно была не порнография. Не так хорошо он в этих делах разбирался, в заумных этих европейских картинах, и тем не менее сразу понял, что никакого секса с извращениями – просто, чтобы пощекотать нервы публике, – тут нет. Может, он чего-то и не улавливал, но ясно было, что фильм серьезный. Очень внимательно вслушивался Бен в слова Брандо, убеждавшего девушку, что никогда ей не найти мужчины, достойного любви: «Ведь тебе нужно, чтобы он опорой был, защищал тебя от всех… чтобы ты не чувствовала себя одинокой на свете… Но, понимаешь, ты ведь и вправду одинока, да, одинока, и тебе от этого чувства не избавиться, пока не увидишь, что уж смерть подступила вплотную… Вот тогда, и не раньше, уж ты поверь, тебе, глядишь, удастся его отыскать»
Мария Шнайдер жалобно пропищала:
– Но я же его уже нашла, этого человека, и это ты. Взглянув искоса на Эллен, Бен удостоверился, что в крупных поблескивающих глазах ее стоят слезы. Что с нее взять – женщина есть женщина. Подумал было: вот пододвинусь к ней, шепну: «Слушайте, это же фильм, чего вы так?» – но решил, что не надо.
Но тут же ему стало стыдно за такие мысли. Марлон Брандо обращался теперь к своей умершей жене, разговаривал с телом, лежащим на столе в похоронном бюро. И на Бена с такой силой нахлынули воспоминания о мертвой Бетти, что на секунду все в его сознании перемешалось – образы, мелькавшие на экране, картины, возникающие в его памяти. Он закрыл глаза, изо всех сил вцепившись пальцами в подлокотник.
Ну вот, отпустило.
А под конец было танго. Значит, не просто так назвали этот фильм. Бен, откинувшись на спинку кресла, смотрел, как показывают танцевальный конкурс. Он правда никогда сам так не танцевал, тут все движения какие-то резкие, неестественные, как будто завели манекены и заставили их плясать.
Зажегся свет, они потянулись за немногочисленными зрителями к выходу. Бен заметил, что Эллен тихо всхлипывает.
– Что с вами?
– Зачем, ну зачем она его убила? Ведь была любовь. И он тоже полюбил ее. Зачем было его убивать?
– Успокойтесь, никто никого не убивал.
– Как не убивал? А разве он не умирает в последней сцене?
– Нет, не умирает, ведь Брандо после этого еще во многих картинах снялся.
Эллен улыбнулась:
– Вы правы, конечно. Дура я, это же кино, а я распереживалась.
– Конечно, кино, и все там выдумано.
– Но, с другой стороны, они же хотели, чтобы человек задумался о серьезных вещах.
– Не знаю, я сюда не для этого шел, я вообще думал, что это мюзикл.
Эллен не выдержала, хрипло засмеялась.
На улице у кинотеатра они заметили трех панков, поглощенных какой-то примитивной игрой, – они плевали друг в друга попкорном. Лучше всего получалось у того, кто перевязал голову красной лентой.
Бен взял Эллен под руку, чтобы ее ненароком не задели, но вдруг парень с лентой на голове загородил им дорогу. Попкорн полетел прямо в Эллен, отскочив от ее пальто.
– Хочешь пожевать?
– Спасибо, не хочу, – растерянно ответила она.
– А старичок тоже не желает?
– Отойди, – обняв Эллен за плечи, Бен вдоль стены двинулся по улице.
– Сбавь пары, папаша, – цыкнул на него второй из панков, приземистый и пухлый парень.
– Вот говнюки, – не сдержался Бен, тут же извинившись, – не обращайте внимания, виноват.
– Ни в чем вы не виноваты.
Бен оглянулся, почувствовав, что трое панков о чем-то перешептываются у него за спиной. Тот, с красной лентой, смотрел ему вслед тяжелым взглядом.
– Знаете, давайте-ка я вас лучше подвезу домой.
– Ну что вы, совсем этого не нужно, я ведь недалеко живу, всего несколько кварталов.
– Тогда, с вашего позволения, я вас провожу.
– Да полноте, чего вы испугались, они же безвредные.
– Сделайте мне одолжение.
– Ну, если вы так настаиваете, – на самом деле она была рада, что не осталась на улице одна.
Они перешли на другую сторону и двинулись по уютной Проспект-парк, где всюду чувствовался аромат весенних цветов и запах только что скошенной травы. «В это время года от запахов просто с ума сойти можно», – подумалось Бену. У подземного перехода к Лонг-медоу он вдруг высказал вслух то, о чем думал.
– А вы танго танцевать умеете?
– Что вы, нет, конечно.
– Жалко. Я несколько раз призы брал, танцуя танго.
– Правда?
– Ну, это давно было, вы еще и на свете не появились. Вы, наверное, и не догадываетесь, что тогда к танцам, как к искусству, относились, не то что сейчас.
Пока шли по переходу, он напевал популярное танго, потом спел еще одно, и под низкими сводами гулко разносилось эхо его голоса.
– Мне этот переход всегда нравился, с самого детства. Видите, тут все деревом обшито, а как плиты подобраны, подогнаны как, у плотников это называется заподлицо. Оцените, какие мастера тогда были.
– Да, что говорить, теперь такого перехода нигде не найти.
Бен искоса взглянул на нее. Подсмеивается над ним, что ли? Вон и губы у нее непроизвольно кривятся. Он кисло улыбнулся.
– Ладно, что это я, все одно да одно, мол, раньше лучше было. – Он замедлил шаг. – А взгляните-ка сюда! Видите, тут инициалы вырезаны. – Он показал ей надпись на обшивке: «Дж. Т.+ СЛ = любовь. Позвони 8-25-51». Интересно, Дж. – это кто? Джек? Ну конечно, Джек какой-то все это и вырезал.
– И он все еще любит свою Сюзен, так? – кажется, Эллен подыгрывала ему с удовольствием.
– Бог его знает, да и жив ли он, Джек этот… может, его и на свете уже нет, и ее тоже.
– А трудно это?
– Что трудно?
– Танго танцевать.
– Да нет, что вы, – улыбнулся он, – это совсем простое дело. Всего пять движений, в сущности. Вот, смотрите… – и, выпрямившись, изящно обхватив воображаемую партнершу, Бен плавно заскользил по восьмиугольным плиткам пола. – Медленно, медленно, быстрее… еще быстрее… и опять медленно…
В конце туннеля вдруг громко захлопали в ладони.
– А ничего старых пердун выкаблучивает, – прокомментировал парень с лентой, подзывая поближе своих приятелей, все так же не расставшихся с попкорном.
– Я тебе уже сказал, – резко обернулся к нему Бен, – отойди. И лучше отойди, раз я так хочу.
– А чихать нам, что ты хочешь, чего не хочешь, – отбрил его тот, с лентой. – Вот лучше пусть она скажет, чего хочет, – он схватил Эллен за руку и притянул к себе. – Ты чего хочешь, детка, а? Хочешь, чтобы Брандо вогнал тебе сзади?
Он едва успел договорить – кулак Бена молниеносно обрушился на него, и парень так и грохнулся, отлетев к стенке. Пакет попкорна вывалился у него из рук, шарики разлетелись по всему переходу. Коротышка с длинными волосами, из-под которых видна была серьга, кинулся сзади, сдавливая Бену горло удушающим приемом. Без видимых усилий Бен, обеими руками вцепившись ему в волосы, сложился пополам и сбросил нападающего через голову. Третий получил в пах и взвыл, когда нога Бена угодила ему ниже живота.
Эллен, онемев от изумления, наблюдала за этой сценой.
– Пойдемте, – Бен взял ее под руку, переступил через валявшегося без памяти главаря – у того кровь так и хлестала изо рта – и даже не оглянулся, когда они шли по туннелю, слыша сзади громкие стоны.
– Может быть, полицию надо вызвать?
– Зачем? Теперь они долго ни к кому не сунутся.
Эллен чувствовала, что у нее никак не проходит дрожь.
– Господи, крови столько. Не выношу вида крови.