— Валяйте,— проворчал он.
Голос Грирсона звучал хрипло, полушепотом,
— Альфонс Карр умнее всех юристов нашего округа, вместе взятых,— сказал он.— И он продает свой ум за большие деньги. Если Селби имеет хотя бы половину его ума, то дело плохо.
— Почему? — удивился Ларкин.
— Он занимается этим делом. Никто, кроме Карра, не мог бы придумать этот трюк с двумя пулями. Помните, Ларкин, суд должен иметь доказательства. Суд должен иметь обе пули и знать, какая из них была смертельной. Суд должен знать, что эта пуля была выпущена из такого-то оружия, которое находилось в руках такого-то человека. Карр сделает все, чтобы в этом вопросе возникли сомнения. Для обвинения недостаточно соотношения пятьдесят на пятьдесят. Нужно кое-что получше. Лучше, чем один шанс из ста.
— Ну а я-то причем?—спросил Ларкин.
— При том, что вы пользуетесь известностью. Вы пустой и тщеславный человек, Ларкин, вы глупый и упрямый. Селби и Рекс Брандон знают, как делать такую работу. В газете мы писали, что им повезло. Но это для других, а не для вас. Это хорошая работа — то, что они делают. Дальше. Это убийство совершено в пределах: города. Вы должны показать отличную работу, вы должны убедить людей, что вы можете находиться в центре внимания.
— И поэтому, только вы выпускаете такие газеты? — сердито спросил Ларкин.— Вы обманываете город и забываете, что существует другая газета, которая будет рада...
— Заткнитесь, дурак,— оборвал его Грирсон, не повышая голоса.— Я пытаюсь вас спасти.
— Спасибо. Я в состоянии сам о себе позаботиться.
— Вы как ребенок в лесу. Карр в десять раз умнее, чем Селби и Брандон вместе. А Селби в десять раз умнее вас. Вы слушайте меня, и все будет в порядке. Не сворачивайте с пути, и через сорок восемь часов вы будете на высоте. А высота — это хорошо. Но можно и шею сломать. А это будет уже крушением нашей политики.
— Я считаю, что я в десять раз умнее Карра,— с сарказмом произнес Ларкин.
— Не обманывайте себя, Ларкин,— посоветовал Грирсон.— Я достаточно умен, чтобы знать и свои недостатки, и свои достоинства. И поэтому я умнее вас. А вы не видите своих недостатков. Вы пытаетесь обмануть себя, уверяя, что у вас их нет. Вы ходили к Карру. Что это вам дало?
— Немного, но я еще не все закончил.
— Слушайте, Ларкин. Я на вашей стороне. Моя газета — тоже. У нас есть политическая организация, которая прямо или косвенно действует в округе уже пятнадцать лет. Когда бывший окружной прокурор Сэм Ропер совершил оплошность, а шериф был нечист на руку, я позвал их и предупредил, что мы их уберем, если они не одумаются. Вы не сможете так говорить. Они вас не послушают. Что же делать? Селби и Брандон вытащили счастливый билет. Теперь они у власти.
Грирсон замолчал, чтобы убедиться, что его слова произвели должное впечатление. Он усмехнулся и медленно продолжал:
— Но они недолго останутся в этом качестве. Они не политики. За ними нет политической машины. Они составили свой капитал в борьбе со старым. Они поддерживают новых людей. Умных и энергичных. Это приняли не все. Пока Селби и Брандон у власти, они держатся в стороне. И из-за того, что мы не контролируем прокуратуру и службу шерифа, мы не можем держать и округ под контролем. Вы понимаете? Это же политика.
— Но какое отношение все это имеет ко мне?
— Вам нужно стараться быть дипломатом. Вам надо успокоиться и попытаться действовать вместе с Селби и Брандоном. Это не для дураков. Вы работаете против враждебной политической ориентации. Вы — часть нашей партии.
— Я никогда не отрицал этого,— согласился Ларкин,— Но они популярны, и я стараюсь сотрудничать о ними.
— Это разумно, но их это не обманет, это никого не обманет.
— Что вы от меня хотите? Чтобы я сидел сложа руки и позволил им отпихивать меня в сторону, когда появляются подобные шансы?
— Конечно, нет.
— А звучит похоже.— Ларкин сердито повысил , голос.— Они занимаются делом, и я сотрудничаю с ними. Если они будут мешать мне, я смогу сам обратиться к руководству юстиции.
— Не стоит ставить точки над «и»,— полушепотом прохрипел Грирсон.— Послушайте, Ларкин. На это дело у вас не хватит ума. Вы не сможете его решить. И никто не сможет. Это не карточная игра. И Карр один не сможет все это провернуть.
— Почему же? Он ведь такой умник.
— Вам этого не понять,— сказал Грирсон.— Я с самого начала пытаюсь объяснить вам. Закон есть закон. Обвинение должно доказать виновность человека без всяких сомнений. Защита же, наоборот, должна использовать все возможные сомнения. И Карр уже сделал это.
— Вы имеете в виду вторую пулю?
— Да.
Наступило молчание. Ларкин нервно курил сигару. Грирсон не мигая смотрел на него.
— Что вы хотите от меня? — наконец спросил Ларкин.
— Мы должны действовать быстро. Мы разрешим вам схватить преступника и предъявить прокурору. Вам будет принадлежать честь поимки преступника. Потом прокурор изобличит его. Ваши фотографии будут опубликованы в газете. Мы будем писать о прокуроре. Мы напишем о трудностях этого дела, о том, как велика в этом заслуга Селби. Мы будем говорить о его храбрости, о его прекрасной работе. И в итоге втопчем его в грязь.
— Каким образом? — спросил Ларкин.
Грирсон зловеще улыбнулся.
— Это будет результатом кампании, которую мы развернем,— сказал он.— Мы убедим избирателей, что Селби смог добиться успеха только после того, как вы арестовали преступника. Будет суд. Если его осудят, мы будем всех убеждать, что это шаблонное дело, что доказательства были разработаны так тщательно, что самому
Селби ничего не надо было предпринимать. Если он не будет осужден, мы...
Глаза Ларкина засветились надеждой,
— Тогда вы свалите на него?
Грирсон отрицательно покачал головой,
— Вы не поняли Ларкин. Если он не будет осужден, мы попытаемся придерживаться той же версии. Нашим подписчикам это понравится.
— Карр замешан в это дело. Он может быть связан с ним непосредственно или стоять в стороне, но все равно он причастен к нему. Обстоятельства, не поддающиеся контролю, втянут его в это дело. Он не открутится.
— Селби — наш, местный парень. Мы прекратим вражду и объединимся против чужаков. Мы боремся среди своих. Селби не принадлежит к нашей партии. Мы голосуем против него. Но он наш окружной прокурор и он — гордость Медисона. Он для нас лучше, чем любой чужак, чем любой другой юрист, лучше, чем А. Б. К. И запомните мои слова. Когда Селби станет козлом отпущения, а это дело именно такое, где он станет им,— мы раскроем свой козырь в нашей передовице. Это прозвучит примерно так: «Люди, которые говорят, что клиент Карра был оправдан потому, что у Дуга Селби, нашего молодого прокурора, недостаточно опыта, не очень патриотичны. Округ Медисон — самый прекрасный округ. Дуг Селби — один из наших лучших представителей. Правда, он молод, но это человек безупречной честности и все эти годы он демонстрировал нам отличное умение вести дела. Причина, по которой не был осужден обвиняемый, в том, что некоторые обстоятельства вышли из-под его контроля. Как он мог предугадать, что Карр, опытнейший адвокат по уголовным делам, выскажет сомнение в истинности происшедшего? Что хитроумный перекрестный допрос Карра спутает показания медицинского эксперта, который не в состоянии будет сказать, какая из двух пуль смертельная?»
— Понял вас,— вздохнул Ларкин.
— Вот и хорошо. Вы найдете убийцу и передадите в руки Селби.
— Да,— согласился Ларкин.— Я поймаю убийцу. Когда вы об этом говорите, все выглядит очень легко.
— Слушайте меня,—сказал Грирсон.— Человек, чьи отпечатки обнаружены на револьвере,—это тот, кого они искали.
— Ну?
— Это Пит Риббер. Вы первый его поймали и вы же отпустили до того как узнали, что он им нужен,
— Я не читаю чужие мысли. Конечно, у него взяли отпечатки. И если бы его немного подержали...
— Заткнитесь,— оборвал его Грирсон. — Я не обвиняю вас. Я просто говорю, что это человек, который им нужен. Карр раньше представлял его интересы. Когда Пит Риббер попадет в тюрьму, он захочет видеть Карра.
— Это еще не значит, что и Карр захочет его видеть,—пробубнил Ларкин.