Спорт определенно где-то соприкасается с искусством. Объединяет их игра. Скажем, что такое художественная гимнастика? Спорт или искусство? Сейчас мы ее называем спортом, но ведь от названия сущность не меняется. Даже если мы балет назовем спортом. Кстати, балет на сцене Большого театра — искусство, а балет на льду? Спорт? Где тут грань? Многие виды спорта дают возможность видеть определенные проявления человеческой личности, видеть, наслаждаться ими, сопереживать им. Именно поэтому так выросла в последнее время зрелищная сторона спорта. А сопереживание — это уже от искусства.
Альпинизм лишен зрелищной стороны спорта. Зрителя тут нет. И именно поэтому он еще в большей мере спорт, чем другие виды. Это чистая игра, игра с самим собой, самосовершенствование, а не работа на зрителя, на публику. Может быть, поэтому мне, альпинисту, так трудно понять болельщиков. Мне кажется, пассивное восприятие как искусства, так и спорта, убивает их сущность, ибо человек не участвует в самой игре и тем самым не обогащает себя. Стихи или живопись можно ведь глубоко понять лишь тогда, когда ты сам в душе немножко поэт или художник, так же, как красоту альпинизма может оценить только тот, кто его отведал или, благодаря своему воображению, своей фантазии, постарался его понять. А иначе люди, судя об альпинизме, будут лишь разводить руками, пожимать плечами, а кто по самоувереннее — повторять пошлости вроде: «Умный в горы не пойдет, умный горы обойдет». И где уж тут понять, что и на альпинизме строится «трудное искусство жить». А предела совершенствованию, как телесному, так и духовному быть не может.
2 июля 1977 года.
Прилетели ребята. Юра Арутюнов переживает ту же эйфорию, что и мы с Вадимом в первые часы пребывания на Фортамбеке:
— Санечка, грандиозно! Кажется, где только не был, а таких гор не видел.
— Да, район удивительный...
— Рерих, — захлебывается от восторга Юра, — чистый Рерих! Ты посмотри разве бывают такие краски в природе?! Противоестественные краски! Какой насыщенный синий цвет у неба! А какие тона! Оранжевый, лиловый, фиолетовый...
Все эти дни я хожу к вертолёту и приходится наблюдать только что прилетевших на поляну людей. Реакция у всех одна, даже у старых горных волков — ступив на землю, стоят и смотрят на горы. Спохватываются, начинают здороваться, таскать ящики и рюкзаки, а потом опять останавливаются и замирают, глядя на горы.
— Если бы ты знал, как я рад, что попал сюда! — сияет от счастья Юра. — Все свои, все вместе собрались и еще два семитысячника перед глазами!
Арутюнов может быть суровым и непреклонным, но у него тонкая, ранимая душа. За это я его и люблю.
Нурис устроился со мной в палатке, и мы отправились резать барана. Прилетела наша ученая повариха Ирина Сосиновская и с ней три барана; кухня налажена, начинаем готовить сами. Перед тем, как приступить к делу, Нурис поворачивает барана головой на восток и, отвернувшись от меня, говорит какие-то слова по-казахски. Так полагается по ритуалу. Нурис подходит к делу как и следует прирожденному скотоводу, у него ничего не пропадает: шкура засаливается, печень тут же идет на сковородку, из требухи, сердца, лёгких, почек приготовляется прекрасное национальное блюдо вроде колбасы — журме. Идет в дело и голова овцы.
Работы много, но обстановка весёлая, все трудятся дружно, с шутками.
Вечером меня пригласил к себе в гости Машков. Двухместная брезентовая палатка, пол застелен толстым войлоком, стол, кровать, альпинистское снаряжение. Сам Машков одет в тёплый стёганый халат, на ногах у него толстые шерстяные носки и азиатские остроносые калоши. Только вместо тюбетейки на голове горнолыжная шапочка-колпак.
Расположились на полу. Уютно пофыркивает альпинистский примус, пахнет кофе. Молодая, очень стройная женщина с черными, как угольки, глазами — Римма Сабирова ловко накрывает «на стол». Вообще-то ее зовут Рано, она врач, научный сотрудник таджикской медико-биологической экспедиции и неплохая альпинистка. Несмотря на свою хрупкость, Римма была на трёх семитысячниках и постоянно носит клетки со своими белыми крысами на плато.
Когда мы повспоминали прошлые времена и старых друзей, поговорили о жизни, я попросил Володю рассказать о работе:
— Хотя бы в двух словах — чем занимаетесь, какая тема исследования.