И вот в этой ситуации, при спуске, когда дошли до нижнего лагеря австрийцев (пик Парашютистов), пострадавшие стали милостливо раздавать свои вещи, ибо унести их все равно не могли. В знак благодарности за спасение австрийцы стали дарить нашим ребятам полиэтиленовые чашки, маслёнки, ножи для открывания консервов — всё по мелочам. Копаются австрийцы, собирают свое барахло, никак не могут решить, что с ним делать: нести или оставить, чтобы потом сняли. А наши ребята сидят усталые, измученные, потерявшие восхождение, к которому готовились целый год.
Андрею Мигулину, одному из учеников Хохлова, тоже подарили этот самый консервный нож. Рем Викторович сказал только одну фразу: «На кой... тебе этот нож?!» Но сказал это так, что ребята сразу же все «подарки» повыкидывали с высоты плато па ледник. Остался у Нуриса лишь австрийский ледоруб, свой он сломал на спасательных работах, а предстояло еще спускаться.
И второй раз Рем Викторович потерял терпение, когда внизу стали разбирать случай с австрийцами. Шмука и Реггату спросили, почему они пошли вверх, бросив товарищей. На что те ответили:
— Вы русские спасатели, вы и обязаны были спасать.
Тут Рем Викторович очень сердито, хотя и сдержанно сказал им:
— Мы не спасатели. Мы точно такие же альпинисты, как и вы. Мы тоже приехали в горы в свой отпуск и на вершине нам хотелось быть ничуть не меньше, чем вам.
28 июня 1977 года.
Вчера нас с Вадимом Павловым забросили вертолетом на ледник Фортамбек. Из Душанбе, из адской жары сразу на высоту 4000 метров, на снег, на лёд, в холод... Началась акклиматизация. Первое ощущение высоты — лёгкая голова. Всё прекрасно, чувствуешь себя хорошо, свободно и думаешь: «Смотри-ка, какой я молодец!» Ну, чуть задыхаешься, когда таскаешь ящики, так это — пустяки. Зато горы какие! Сразу два семитысячника перед тобой — пик Евгении Корженевской и пик Коммунизма!
Но состояние эйфории скоро проходит. Наступает бессонная ночь. К утру мы оба совсем больные, и хочется первым же вертолётом улететь обратно, вниз. Но мы знаем, что еще денёк-два таких мучений, и всё войдет в норму. Надо только шевелиться. Скоро все будут здесь, и экспедиция зато может сразу начать нормально работать.
Первая ночь была трудной. Известно, люди старше 40 лет акклиматизируются на высоте гораздо хуже молодых, особенно астеники. Это как раз мы с Вадимом. Дышишь вроде спокойно и вдруг несколько непроизвольных глубоких вдохов подряд «ху-ху-ху-ху»! Не хватает воздуха. Так называемое дыхание Чейн-Стокса. Тогда садишься, откидываешь полу палатки и думаешь: «Нет, это не для меня, надо удирать».
Отдышавшись в очередной раз, Вадим говорит:
— Ничего, это нормально. Леша Шиндяйкин (врач и тренер международного лагеря) на что могучий мужик, а как прилетит сюда, всю ночь бегает за палатку. Прямо наизнанку его выворачивает. Он говорит, это признак здоровья, сопротивляется организм.
— Ты хоть переночевал в Джиргитале, ворчу я, — а тут — прямо из Душанбе.
— А что толку? Тоже не сплю.
— Ты знаешь, я читал, что во время индо-китайского конфликта в 1962 году индийские войска кинули самолетом сразу на 4500. И они все полегли, несколько тысяч человек. Как мы с тобой.
— Да уж... мы с тобой сейчас не вояки.
— Ничего, Вадим, ничего... Потерпим, скоро пройдет.
На утро, без всякого аппетита позавтракав у Машкова, разбираем снаряжение, ставим палатки. Совершенно измочаленные опускаемся на только что сооруженные из сланцевых плит скамейки, установленные нами возле такого же каменного столика. Разделись, рубашки и свитера под себя. Вадим напялил на свою лысую голову белый берет, вернее, белый чехол от фуражки. Он с ним неразлучен, этот чехол я видел на нём и на Кавказе, и на Тянь-Шане. Солнце печёт немилосердно, размаривает и клонит ко сну. Напряжение солнечной радиации здесь куда больше, чем в Душанбе. Грудь печёт, а спине холодно.