- Я... Я не знаю... - простонала она чуть слышно, - Ну почему мы не можем вместе... Я не понимаю... Я ничего не понимаю!
- И не надо. Пока ненадо. - мне удалось беспечно рассмеяться, Запомни одно - я встречу тебя на причале в Нью-Йорке. Я буду там раньше тебя!
- Как это?
- Ты же знаешь, что я не простой человек. Можешь считать меня волшебником - ты же говорила, что веришь в чудеса.
- Да, но...
- А мне ты веришь? Веришь, что встречу тебя на причале?
- Верю... - эхом отозвалась она, тут же выдохнув, - И не верю!
- Я тебе клянусь! А теперь - ты спокойно пойдешь и сядешь в шлюпку, договорились?
- Поклянись всеми святыми, что это правда... - прошептала Мэри, глядя так, что я почти утонул в ее глазах, чувствуя, как воля моя плавится, подобно воску, что еще немного, и я, послав к бесу все и всех, кинусь за ней хоть на край вселенной, - Клянись же!
- Клянусь. - послушно пробубнил я, внутренне сжав себя в кулак, Клянусь всеми святыми, что не оставлю тебя никогда. Это будет скоро. А теперь - иди!
Она медленно попятилась, не сводя с меня глаз и не выпуская руки, пока ее тонкие, но цепкие пальцы не выскользнули из моих, и наши руки опустились.
Проследив, как она села, и 65-ти местная шлюпка, заполненная едва-ли на половину, пошла вниз, я не оглядываясь, пошел прочь, ища какого-нибудь тихого места. С палуб, в адрес тех, кто садился в шлюпки, раздавались шутки и веселые голоса - "Всего хорошего, встретимся за завтраком!" и тому подобное. Какие-то остряки, узнав, что при столкновении, с айсберга на бак обрушилась целая лавина снега, договаривались сыгрть в снежки завтра утром. Во вторую шлюпку, вместо рассчетных 40-ка, село всего 12 человек...
Однако, спустя некоторое время, когда судно все ощутимее стало зарываться носом в воду, и наклон палубы стал заметен невооруженным глазом, последние оптимисты из пассажиров поняли, что шутить не приходится. Приглашения занимать места в шлюпках дважды повторять уже не требовалось, напротив - я, стоя на заднем конце верхней палубы, молчаливо наблюдал, как некоторых, излишне активных субъектов, офицеры, размахивая пистолетами, отгоняют от переполненных шлюпок. Прогремело несколько выстрелов в воздух, но всеобщая паника, понемногу вступала в свои права.
К чести экипажа, впрочем, замечу, что почти весь он оставался на своих постах до самого конца, проявив подлинный героизм. При спуске шлюпок на палубах не было никого из машинной команды лайнера. В полузатопленном трюме они из последних сил обеспечивали работу динамо-машин и насосов, чтобы дать возможность спаститсь тем, кто был наверху. Весь машинный персонал пошел ко дну вместе с пароходом, а в целом из судового экипажа уцелела лишь одна четверть.
... Когда около двух часов ночи от борта отошли последние шлюпки, а на накренившейся палубе стало трудно стоять, я, вдруг запоздало осознав, что оставаться на судне далее опасно, скинул с себя оцепенение, и вызвав скуттер, быстрым шагом направился к ближайшей дымовой трубе. Всем, кто еще оставался на палубах, было явно не до меня, и убедившись, что за мной никто не наблюдает, я стремительно взобрался по стальным скобам лестницы на огибавшую макушку задней дымовой трубы узкую кольцевую площадку. Через минуту скуттер опустился рядом со мной, зависнув в воздухе на антигравитационном генераторе. Я, не мешкая, запрыгнул на его сиденье, и пристягнувшись, взмыл в ночное небо. Но покидать место трагедии я не торопился, и отдалившись на километр, стал свидетелем зрелища, которое запомнил на всю жизнь.
Агония огромного судна завершалась. Плавучий дворец, сияя в ночи яркими огнями, все глубже и глубже уходил носом в пучину. Но даже в той его части, что уже находилась под водой, в окнах кают и на прогулочных палубах продолжал гореть свет, и сквозь слой воды мерцало призрачное сияние. Нос погружался, а корма поднималась все выше. Когда наклон корпуса достиг 45-ти градусов, все огни в салонах неожиданно погасли и судно исчезло во тьме. Потом, на мгновение, свет вспыхнул вновь, чтобы погаснуть навсегда. Одновременно из чрева судна донесся шум, похожий на раскаты грома - это срывались с фундаментов котлы и машины, и рушились, круша переборки, вниз, в сторону носа. Секунд пятнадцать-двадцать за многие мили было слышно, как падают тяжелые механизмы...
Когда грохот затих, "Титаник" на какое-то время застыл в почти вертикальном положении, как черная башня, возвышающаяся над зеркалом воды на добрые полста метров. Вдруг, отвесно стоящая корма слегка повернулась влево и стала клониться, пока не замерла под углом градусов 70 к поверхности океана - киль, не выдержав страшной тяжести поднявшейся в воздух кормы, лопнул, и корпус разломился. Вода вокруг клокотала и пенилась. Это было ужасно и одновременно величественно...
Корма, с мощным шипением вытесняемого изнутри воздуха, быстро погружалась, и минуту спустя океан сомкнулся над кормовым флагштоком. Таймер показывал 2 часа 20 минут ночи.
Но именно сейчас, когда "Титаник" скрылся под водой, трагедия достигла кульминации. Душераздирающие вопли сотен тех людей, что оставили лайнер в его последние минуты, и теперь боролись за жизнь в ледяной воде, слились в единый жуткий стон из ожившей преисподней. Призывы о помощи и призывы к Богу долго неслись над черной гладью океана, но время шло, пронизывающий холод сковывал тела несчастных, крики становились все слабее, пока не смолкли совсем...
И я приложил к этому руку! Даже для моих закаленных нервов все это было уже слишком, и пробежавшись по пульту скуттера дрожащими от холода и страшых впечатлений руками, я покинул 1912 год.
Глава 6
Субдаймон
Брюссель. Европейская Федерация.
Штаб-квартира Координационного
Совета ФСТК. Октябрь 2281 г.
- Джон! Тебя зовет шеф! - выпалил Рон Стюарт, вбежавший в зал скуттерного ангара, едва я успел материализоваться и перевести дух, выслушивая поздравления с успехом от поджидавших меня других членов нашей группы, - Джон, они хотят видеть тебя немедленно!
- Что за спешка? - удивленно покосился я на его взволнованное лицо, отметив, что никогда еще не видел Рона таким по-детски растерянным, - И что значит "они" ?
Стюарт помолчал, озадаченно почесывая за правым ухом, где как и у меня размещался крохотный, меньше спичечной головки, штекер разьема нейрошунта для снятия информации с импланта. Потом, судорожно сглотнув, ответил:
- Шеф и... Не знаю! Такого я еще не видел! Но мне кажется... - он перешел на шепот, - Я думаю, это даймон... Джон, что ты там натворил!?
Настала моя очередь испуганно сглотнуть. Теряясь в мучительных догадках, я безмолвно, как на эшафот, вознесся в баролифте на 58-й ярус пилона-резиденции Совета, и остановился перед дверью приемной Айрона Сета в нерешительности. Что ждет меня там? Когда-то Станислав Лем написал "Среди звезд нас ждет неизвестное". И эта дверь навеяла на меня похожие мысли - воистину, все, что угодно!
Наконец, решившись, я приложил ладонь к панели электронного контролера. Дверь мягко скользнула в стену, и я вошел в приемную, встретив настороженный взгляд сидевшей в полукружии пультов Маюми Вонг, секретарши шефа, у которой некогда брал первые уроки у-шу вкупе с "Дао любви"... Сет, по-старинке предпочитал компьютерам живых секретарш, отнюдь не считая это непозволительной роскошью.
- А-а, явился, красавчик! - прощебетала похожая на мальчишку-подростка, Маюми, сверля меня темно-карими, слекга раскосыми глазами японки с примесью филиппино-испанских кровей. В ее взгляде, как мне показалось, мелькнуло сожаление, - Ну привет, дорогой...
- Хелло, прицесса. Может, по старой дружбе, предскажешь судьбу?