— Ты думаешь, ты погибла?
Вопрос поверг ее своей неожиданностью.
— Что?
— Что ты помнишь последним, перед тем как проснулась здесь?
Она перестала ерзать на стуле, руки расслабленно опустились на колени. Взгляд уткнулся в выбившуюся ворсинку на зеленом шерстяном ковре под ногами. Ей было странно и страшно вспоминать те неясные, размытые, лишенные определенности фрагменты. Слишком сильно они напоминали остатки сна…
Лера закрыла глаза. Черт, как же это страшно… Безумно страшно! На лбу появилась испарина. Все те дни, что она здесь, чего она только ни передумала, чего только ни вспоминала. Но только не это! Не последние моменты… жизни? Значит… она умерла? Он прав? Случилось непоправимое?.. Как же не хотелось верить в это, как же не хотелось думать об этом! Никогда!
Раздался резкий, хлюпающий звук. Ее неожиданный всхлип. Она поняла это даже не по звуку, а по разрывающей сознание боли, как будто случился длинный спазм в голове. Открыла глаза и на ковер обрушились капельки слез.
— Я не помню, — противно и пискляво выдавливала гортань. — Был вечер, какие-то люди… кажется, концерт… потом я ехала в машине… нет, только огромные темные пятна…
— Ты вспомнишь, — сказал отец. — Непременно вспомнишь…
- 22
Удивительно, что той ночью она смогла уснуть. Мученические раздумья, такой важный, но напряженный разговор с отцом, неправдоподобный факт их общения (и правда, как двое равных собеседников!), и самое невероятное — он верил, что она из будущего! Все это беспощадно гудело в голове, перекатываясь по венам как ток по проводам. И какое тут уснуть! Но молодой организм, а точнее — молодые нервы, каким-то таинственным образом потушили пожар в голове, угомонили прыгающее сердце и внушили покой беспорядочным мыслям, как будто повеял внезапный туман и укутал все в зыбкий, утомленный сон.
И пробуждаясь утром под мамин голос, Лера впервые не проклинала кровать за неудобство, не ощущала привычного раздражения, злости и безысходности. Только легкую печаль.
— Ты пойдешь на танцы? — загадочным шепотом допытывалась Надя на математике.
Погруженная в рисование витиеватых фигур в клетчатой тетрадке, и в такие же витиевато-сумбурные размышления, Лера с трудом разобрала, что она бубнит.
— Какие еще танцы?
— Сегодня, — многозначительно добавила девчонка.
Лера промолчала. Надя принялась толкать ее локтем (даже самый край парты не обеспечил должного укрытия) и выразительно кивала в ожидании ответа.
На перемене продолжила еще динамичнее:
— Я одену штаны и блузку, которые ты мне подарила! А ты что?
— Держалась бы ты подальше от танцев, — проронила Лера.
— Ты не можешь не пойти, — девчонка ухватила ее за рукав. — Послушай, я сама не могу! Я что же — зря помаду купила?
Лера почувствовала мгновенную усталость.
— Не пропадет твоя помада… — Но Надя была так бледна, так взволнована, смотрела почти обиженно. — Чем важны эти танцы?
— Я никогда не ходила, — воскликнула девчонка с прозрением. — А теперь могу!
Надо же, как меняются обстоятельства, заметила Лера вскользь, стоит человеку дать во что одеться и всего то — объявить себя его другом.
— Но если я не хочу?
— Ну, пожалуйста! — прыгала кузнечиком Надя. — Ну что тебе стоит?
И то верно. Не все ли равно, как убивать время, как убивать себя? Сделав над собою усилие, громко и протяжно простонав, она все же согласилась. Надя навалилась всем телом, чуть не выбив ей зубы в бурном благодарении. Лера задержала дыхание (уже привычно, уже машинально), чтобы не очуметь от запаха пота, который в этот день ощущался меньше обычного, но по-прежнему сопровождал Надю неприятным шлейфом.
— И все же не стоит тебе привязываться к танцам, — она сбросила с себя ее горячие руки. — Не все, что кажется веселым, таковым является…
— Да ты что? — Надя уже барахталась в эйфории. — Я только первый раз. Там же так клево!
— Если первый раз, откуда тебе знать, что клево? — нахмурилась Лера. Но Надя больше не слушала ее, тараторя про высокий хвост — прическу, которую «всю жизнь мечтала сделать специально для танцев».
Да, вечерок, видать, предстоял тот еще!
Конечно, она могла отказаться. Сослаться на что угодно. Родители не пустят, одеть нечего, рыбок кормить. Но настроение Нади не вызывало сомнений, она все равно попрется на чертову дискотеку.
Это не тот вечер, убеждала себя Лера, ей ничего не угрожает. Но уверенность вряд ли была теперь ее союзником.
Последний день четверти, повторяла она себе. Просто посиди тихонько…
Уроки прошли почти незаметно. Странно, она, кажется, начала привыкать к школе… Глупость!
На трудах молча перечертила совершенно нелепую выкройку распашонки для куклы, которую задали пошить на каникулах. Какого черта, думала она с естественным профессиональным возмущением, почему бы не показать, как скроить обычную юбку, что за балаган с этим образованием, кто его учреждает?!! Она не собиралась шить эту бессмыслицу — хуже любой издевки!
Надя часто цыкала языком, прочищая зубы, когда задумывалась. Это была самая отвратительная ее черта. У Леры всякий раз начинались припадки.
— Ты, твою мать, к стоматологу сходить можешь? — не выдерживала она эту пытку.
Надя гордо отмалчивалась.
А через какое-то время снова принималась цыкать.
— Ты нарочно? — закипала Валерия.
Снова гордая тишина.
Снова начинает цыкать.
— Я тебя головой о стену грохну на перемене, клянусь!
Это настолько вывело Леру из себя (а была контрольная по математике), что она попросту вскочила без предупреждения со своего места и с тетрадкой отправилась на пустую заднюю парту. В классе раздались смешки. На предпоследней парте сидел вечный двоечник и остолоп с немытой головой, без конца колупающийся в носу, в надежде на счастливый улов. Особо крупные добычи он подолгу изучал, а потом обтирал палец об угол парты или соседнего с ним стула. Лера постаралась не думать об этом и сосредоточиться на контрольной, но в этот самый момент мальчишка напустил такого газу, что она чуть не умерла на месте.
Зажав пальцами нос, Валерия снова вскочила, чтобы вернуться на прежнее место. Но математичка ударила по столу указкой и приказала отдать тетрадь. Это фактически означало двойку. Спорить было бесполезно, да и хотелось только одного — спокойно дождаться окончания этого дня.
За что она любила школу когда-то? Не понятно.
Последний урок — физкультура. Держись, совсем немного. Губа закусана в кровь.
Большой спортивный стадион, отстроенный по лучшим советским стандартам.
Подъем туловища за одну минуту из положения лежа: мальчики — 50 раз, девочки — 40. Прыжки в длину с места: мальчики — два метра, девочки — полтора. Сгибание и разгибание рук в упоре (отжимание): мальчики — 30 раз, девочки — 20. Бег 2000 м.: мальчики — 8 минут, девочки — 10.
Вместо заданных пяти кругов она пробежала все восемь. Саднящее напряжение, как столбик в термометре, невозможно было сбить никакими усилиями, разве что загнать себя. Сердце бешено колотилось под прилипшей футболкой, щеки пылали влажным пожаром. Она бежала бы еще, бежала бы до полного изнеможения, пока бы с нее не слезла вместе с потом и спортивным костюмом вся кожа. Но раздался свисток руководительницы — сигнал об окончании урока. Лёня-Федя наблюдала за Валерией, как за черной овцой в стаде, с прищуром: «Ты у меня на прицеле!»
Девушка замедлила бег, прерывисто и тяжело дыша, и, придерживая бок ладонью, потрусила следом за классом, нарочно отстав на несколько метров.
Погода так некстати разлилась потоками тепла, ветер, наконец, запах какой-то зеленью, которая начинала мало-помалу прорастать и распускаться. Земля уже не хлюпала грязью под ногами, а в иных случаях не скреблась сухой пылью о подошвы. Стало вдруг свежо. Солнце залепило глаза, как надоедливый выскочка. К чему эта ясельная, погремушечная радость? Душа навылет, а тебе в рожу сыплют солнечными зайчиками!