– Тоже мне лейтенант, – сказал он одному из дежуривших с ним полицейских. – Бабы-легавые все одинаковые, это я тебе говорю. Чтобы делалась наша работа, мужик нужен. Кто это придумал баб в полицию брать? А их еще и по службе продвигают, если предок начальник. – Диллон закрыл журнал дежурств. – Как насчет того, чтобы по паре пива пропустить? – обратился он к самому молодому полицейскому. Я тебе расскажу, каких цыпочек мы однажды в видеозале прищучили. И еще поведаю, что наша лейтенант под штанами носит – хочешь?
– Еще бы! – восторженно откликнулся новенький.
Они сняли форменные рубашки и в одних футболках, но с пистолетами на поясе покатили к бухте. Когда они подъехали к «Вороньему гнезду», оттуда со стаканом кофе как раз выходил Джереми Смайлз.
– Еще колечек насобирал, ты, задница? – Диллон ткнул Джереми в грудь. – Ты ведь не такой дурачок, каким прикидываешься. Не хочешь, чтобы к тебе цеплялись, да? Меня не проведешь. Я тебе не какой-нибудь детектив-бездельник. Видел я и сережки у тебя в кастрюле, и трусы бабьи. Может, ты извращенец? Скажи спасибо, что не отвез тебя в Сосновую пустошь и не пристрелил. Ты меня слышишь, псих недоделанный?
Джереми переминался с ноги на ногу, не зная, что он должен делать – уйти подобру-поздорову или выслушать Диллона до конца.
Спасла его вышедшая из заведения Джанет.
– Кто тут разоряется?
Диллон фыркнул и шагнул в «Воронье гнездо».
– Пошли, парень! – крикнул он спутнику. – Хватит с этим дерьмом возиться.
О'Шонесси ушла с работы около десяти вечера. Ей хотелось посидеть одной, подумать, разобраться в своих чувствах. Но дом показался чужим. Он не принадлежал ни ей, ни девочкам, ни Тиму. Холодная каменная коробка с комнатами и отзвуками недавних событий.
О'Шонесси не спала ночью, и сейчас холод пробирал ее до костей.
Днем она получила нагоняй от шефа. Потом на нее насели репортеры, которые подслушали ее сообщение о том, что к ней в дом вломились чужие люди. Вскоре пришли плохие новости – сначала из полицейской лаборатории, затем из канцелярии мэра. Мучило и неотвязное воспоминание о том, как она забралась в постель Кларка.
Утро превратилось для Келли в сущий ад.
Она посмотрела на свою фотографию в газете. Ничего особенного. Обыкновенная знаменитость среднего разряда. Ей стало жаль себя. Большая часть статьи была посвящена провалу ее замечательной затеи. Люди Гаса Мейерса два дня просеивали золу, но не нашли ни зубов, ни костей, ни огнестрельного оружия, ни ножей. Остановка мусоросжигательного завода, обслуживающего несколько округов, говорилось в статье, обошлась налогоплательщикам в одиннадцать тысяч долларов. Одна активная избранница народа, знакомая Джейсона Карлино, настаивала, чтобы полицейское управление – если не О'Шонесси лично – возместило ущерб.
Кровь, взятая с ветрового стекла, оказалась резус-отрицательной, первой группы, тогда как у Энн Карлино и Трейси Йоланд кровь была резус-положительной. Волос, зацепившийся в окне кабины, не был похож ни на волосы из дома Карлино, ни на волосы, найденные там, где похитили Трейси Йоланд.
Из ФБР еще не поступило заключение о краске с мусоровоза, но О'Шонесси уже не питала особых надежд.
Она снова и снова анализировала свою версию. Все обстоятельства указывали на Санди Лайонса. Во-первых, у него была возможность совершить это преступление: он работал в ночную смену. Во-вторых, у него было средство передвижения: он водил мусоровоз. В-третьих, у него имелся мотив: он привлекался к уголовной ответственности за половые преступления. Наконец, есть вещественное доказательство: именно в его грузовике обнаружили женский волос и засохшую кровь. Его грузовик оранжевого цвета, как и тот, рядом с которым находилась Энн Карлино в тот злосчастный вечер. Это не просто версия, а Версия с большой буквы.
Но городское руководство думало иначе. Остановку мусоросжигателя сочли ошибкой. Женский волос как вещественное доказательство не шел ни в какое сравнение с принадлежавшим жертве кольцом, которое обнаружили в комнате человека, в свое время уличенного в половом преступлении. По мнению мэра и его окружения, самое правильное – засадить Джереми Смайлза за решетку. Это успокоит и Джейсона Карлино, и семью Йоланд, и общественность. Если же появятся дополнительные вещественные доказательства, свидетельствующие в пользу взятого под стражу или же возникнет новый подозреваемый, Смайлза можно освободить. Он же сам признался, что кольцо принадлежит ему, когда его застукали на месте. Половое преступление состояло в том, что он через окно подглядывал за обнаженной женщиной. Он не мог объяснить, где находился в те вечера, когда были совершены преступления. Неужели не понятно, что по такому тюрьма плачет! Господи, он же слабоумный. Он ни на что не пожалуется… Сомнительный с моральной точки зрения довод, но как сформулировать возражение?
На глаза О'Шонесси навернулись слезы. Даже положительный результат анализа образца краски теперь мало что будет значить. Он укажет на серию или группу грузовиков, а не на конкретную машину. Чтобы предъявить Лайонсу обвинение, Келли должна найти дорожку к его жертвам, установить, кому принадлежит волос и кровяное пятно в его грузовике.
Она поставила чашку с кофе рядом с креслом. Все свидетельствовало о том, что кто-то ставит ей палки в колеса, кто-то хочет выставить ее дурочкой. Неужели Диллон? У него, пожалуй, хватит и злобы, и решимости.
Келли два дня не открывала почтовый ящик, и там накопилась корреспонденция. На автоответчике мигал огонек: наверняка сообщение от Кларка.
О'Шонесси прошла по комнатам и подумала, сколько слез тут пролито, слез радостных и горьких, следов живой жизни семьи. Она не может без семьи. Без семьи у нее ничего не получается, даже работа не клеится. Келли не знала, где сейчас девочкам лучше находиться. Насколько безопасно им быть дома?
Внезапно слезы ручьем хлынули из ее глаз. Она вся сотрясалась от рыданий. Как могла жизнь перемениться так быстро? Келли мечтала, чтобы вернулся Тим. Обнял бы ее и прижал к себе. Стоит только позвать, и через минуту с ней будет Кларк. Но Кларк не знает ее так, как Тим. Он не пережил с ней перепады судьбы. Он не член семьи. А ей нужна семья.
Келли закрыла глаза, сдерживая слезы. Где-то кричали чайки. За окном гудели машины. Улица Рио-Гранде, наверное, запружена до самого моста. Люди старались выбраться из города до того, как налетит ураган. У всех жизнь продолжалась, только у нее остановилась.
Келли судорожно вытирала салфетками слезы и бросала их в мусорное ведро. Потом достала кроссовки и, выбежав через парадную дверь, присела на ступеньках зашнуровать их.
Она бежала к Атлантик-авеню, где около полусотни автомобилей выстроились перед красным светом. Келли видела сидящих в них людей и их детей, сумки, собак, игрушки. Почти всюду были семьи.
В тени отеля «Над дюнами» она пересекла Атлантик-авеню и двинулась по переулку в квартале от кооператива «Плавник», где, видимо, уже встала и варила утренний кофе Черри Мур. Там жила ее мама, которая прошлой осенью скончалась от сердечного приступа.
Торговцы закатывали тележки с напитками и сигаретами в подсобки отелей. Доносился запах жареной ветчины, который почему-то напомнил Келли о Тиме. Она бежала по пляжу к пирсу Стрейер. Большие волны с грохотом накатывались на берег.
Все очень просто. Она дала маху. Так ждала удачи, что едва на горизонте появился Лайонс, начала стрельбу. Вероятно, она с Кларком поспешила.
О'Шонесси обогнула упрямое семейство прощающихся с морем приезжих, спугнула стайку птиц, клюющих оставшихся после отлива моллюсков. На глаза навернулись слезы, со лба начал капать пот. Она повернула домой.
Господи, надо позвонить Тиму, надо просто поговорить с ним. Скорее, скорее! Келли свернула на свою улицу, приблизилась к дому и, перепрыгивая через две ступеньки, поднялась к входной двери. Боже, может, и звонить уже поздно?