От липкой масляной жары становится невмоготу. Горячие пары масла проникли в рот, нос, жгут легкие. Они окончательно зашторили очки.
Наконец-то в кабине просветлело. Масло больше не слепит. Петр снимает очки. Солнце ударило в глаза. Только сейчас заметил: рядом, крыло в крыло, надежно прикрыв его, летит Хохлов. Вверху — Лазарев и Коваленко. Охрана падежная. Как приятно в тяжелую минуту видеть друзей рядом!
— Долго ли до передовой? — спрашивает Воронин Хохлова.
Иван ободряюще улыбается:
— Дотянешь. Наверняка дотопаешь, командир!
Его слова придали уверенность. Однако мотор начал заметно терять мощность. Машина уменьшила скорость: двигатель не может работать без масла и воды. Хотя бы протянуть еще две-три минуты! Не увеличить ли газ? Нельзя: в подобных случаях не рекомендуется менять режим работы двигателя. Он и так еле тянет. Все же в надежде на случай Петр решается прибавить обороты. Сейчас даже один метр пути может решить — увидит он товарищей или распрощается с ними навсегда…
Сектор газа — вперед! Мотор набирает силу. Чудо! Самолет комэска снова идет вверх. Не один десяток метров пути отвоеван у смерти. Это ли не удача!
Но торжество было коротким. В моторе что-то затрещало, зашипело. Обороты резко упали. Тяги почти никакой. Хотя сектор газа дан полностью вперед, Воронин инстинктивно продолжает давить рукой на него. Мотор, задыхаясь, угрожающе трещит и чихает. Он весь раскалился и выплевывает языки пламени из выхлопных патрубков. Опасаясь неосторожным движением окончательно заглушить мотор, отдавший все, на что был способен, Петр убирает руку с сектора газа. И вдруг случилось то, чего больше всего опасался: мотор заглох.
Тишина, жутковатая тишина навалилась на уши. Теперь оставалось только ожидание, беспомощное, гнетущее и жалкое. Наступил момент, когда ты уже не хозяин машины. Он поневоле вспомнил изречение: «Когда ничего не можешь сделать, постарайся хоть не волноваться». В ожидании нельзя не волноваться, к тому же не думать об опасности. Возможно, это посадка в расположении противника, а пока он имеет только одну возможность — приземлиться, чтобы потом постоять за себя.
Земля! Летчик на воине особенно тесно связан с ней. Она всегда желанна для него после боя. Но сейчас Петр был не рад ей. Она пугающе приближалась. Остановившийся трехлопастный винт оказался страшным тормозом, и самолет круто шел к земле. Как хотелось задержать встречу с пой! Желая облегчить свой «як», чтобы он дольше пропланировал, Петр даже приподнялся. Встречный упругий воздух, охладив лицо, отбросил его назад, снова усадив в кресло. Воронин взглянул в небо. О если бы он мог сейчас поднять руки и ухватиться за его густую синеву…
Мертвая машина угрожающе проваливается вниз, плохо планирует. При ударе можно погибнуть или же, потеряв сознание, оказаться в руках фашистов. У Воронина пистолет с двумя обоймами патронов да еще в кармане целая коробка — штук пятьдесят.
Нужно суметь сесть нормально, иначе не сумеешь воспользоваться своим оружием.
Петр с тревогой смотрит вперед на землю. Там леса с пятнами болот и полян. В болото садиться опасно: засосет. Как отличить болото от суши? Все покрыто снегом. Мельком припомнился перелет из Житомира в Ровно. Тогда болота курились испариной и в лучах восходящего солнца были даже красивы. Теперь тоже местами стелется туман, но сейчас он смертельно опасен.
Впереди редкий лесок, кустарник, зашторенные сизой дымкой. За ними небольшая поляна с каким-то домиком, прижавшимся к лесу. Домик может стоять только на сухой поляне. Впрочем, выбора нет. Земля, казавшаяся с высоты плоской, спокойной, зашевелилась, ожила. Деревья редкого леса угрожающе выросли и ощетинились по сторонам. Все начало принимать свои реальные очертания. Поляна о домиком тоже в движении, но она почему-то еще далеко. Это хуже. Дотянет ли?
Теперь Воронин отчетливо видит под собой местами сквозь жиденький слой талого снега поблескивающую зловещей чернотой воду. Стелющаяся над ней испарина казалась ядовитым дыханием бездны.
Задерживая снижение самолета, Петр тянет ручку управления на себя, но машина угрожающе проваливается вниз. Воронин расстегивает замки привязных ремней, чтобы выброситься из кабины, если самолет начнет кувыркаться между деревьями.
Еще ручку на себя! На какую-то секунду «як» застывает в воздухе. «Родной, продержись еще секундочку, потеряй скорость!.. Молодчина! Ну, еще!..» Нет, самолет окончательно потерял скорость, проваливается и, подминая под себя кустарник болота, грузно плюхается на фюзеляж.
Машина уже не во власти летчика, а во власти инерции. Она скользит по воде. Петр бросает ненужное теперь управление и упирается руками в приборную доску. Теперь он готов ко всему: самолет начнет кувыркаться — пригнет голову к коленям, резко остановится — самортизирует руками, чтобы не удариться головой, ну а если будет тонуть — постарается быстро выскочить из кабины.
Его «як» и в последний момент не подкачал. Разбросав по сторонам сосны и кусты, он, будто поднатужившись, проскользил, как лодка, еще несколько метров по болотной жиже и выполз на твердый грунт поляны.
Неожиданность — коварный и постоянный враг для летчика. Вот и сейчас Петр Воронин оказался в ее власти и был готов ко всему. Приземлившись, в первую очередь приготовился к встрече с фашистами. В руке пистолет. Он на взводе. Но вокруг — никого. Никто не бежит к нему. Тишина. Что бы это значило? Наверняка противник притаился, намереваясь схватить русского летчика с меньшими потерями. Петр, привстав в кабине, настороженно озирается по сторонам. Дуло пистолета следует за его взглядом. Ни души. Кругом воронки от бомб и снарядов.