— Это и видно, — заметил Петр. — Раньше брил свою бородку через день, два, теперь — каждый вечер! Раньше ты, как Герой, пользовался одним преимуществом — летал больше всех, теперь же то и дело поглядываешь в зеркало.
— Знаешь, Петр Васильевич, — вздохнул Игорь, — честно тебе признаюсь — хочется счастья… А впрочем, старина, давай-ка пойдем сейчас к Люсе, узнаешь ее получше, может, тогда и перестанешь подтрунивать надо мной.
Недалеко от общежития летчиков находилась школа с хорошо оборудованным спортивным залом. Петр с Игорем почти каждый вечер заглядывали туда. Сегодня вот не были, и по пути к Люсе остановились в нерешительности у входа в спортзал.
— Зайдем, разомнемся? — предложил Петр.
В спортзале они разделись до пояса. Разминку начали с бега. После второго круга Игорь закрутил сальто. Его мускулистая красивая фигура, точно мяч, отскакивала от пола и колесом вертелась в воздухе. Капитан, продолжая бег, исподволь с восхищением любовался мастерством друга.
После разминки, вдоволь наработавшись на турнике и брусьях, они сели отдохнуть. Игорь сел за пианино, ладно и энергично сыграл несколько популярных песен и, бережно опустив крышку, открыл секрет:
— Так уж и быть, скажу тебе: это любимые песни Люси. А знаешь, она ведь, как и я, училась в музыкальной школе. Война помешала… Кстати, и мать у нее актриса. А ты бы послушал, как Люся поет!.. Сейчас сам убедишься. Ну, пошли.
Серпик луны проглядывал из-за редких облаков. Ухо уловило далекий треск зениток. Южнее города в небе запрыгали светлячки. В ночном небе пронеслись ночные истребители женского авиаполка, стоящего по соседству в Жулянах. Темноту, словно гигантские ножницы, начали стричь лучи прожекторов. Где-то невдалеке загрохотали батареи. Залпы зениток заглушили взрывы бомб,
Друзья шли молча. Канонада и сверкание огня вызвали тоскливую тревогу.
— Может, вернемся? — неуверенно спросил Петр.
— Нет, нет! — заторопился Игорь и, очевидно, опасаясь, что Воронин мог не разобрать его слов и повернуть назад, взял его за руку. Гул постепенно ослабевал. Наконец наступила тишина. Дойдя до развалин института, свернули на Железнодорожную улицу. Игорь мечтательно заговорил:
— После войны жена пойдет учиться в девятый класс, а я в институт.
— Как в институт? — удивился Петр. — А почему не в академию?
— У меня ведь нет одной ключицы, — развел руками Игорь, — немецкий снаряд выбил. А за это дело в мирное-то время с летной работы наверняка спишут. Еще в госпитале хотели, еле упросил.
Разговаривая;, они дошли до Люсиного дома и поднялись на площадку второго этажа.
Кустов нажал кнопку звонка. Раздались торопливые шаги. Игорь сразу просиял, выпрямился. Дверь отворила миловидная девушка.
— Познакомься, Люся, — Кустов радушно кивнул на Воронина, — мой командир и друг.
— Петр, — назвал себя Воронин, пожимая теплую ладошку Люси и заглядывая в ее лучистые мягкие глаза, подумал: «А славная…»
Рассвет. Летчики толпятся на старте у командной радиостанции. Михаил Рудько и Андрей Картошкин только что доложили о выполнении задания по технике пилотирования на новом самолете Як-9Д.
— Этот похуже набирает высоту, — делится своими впечатлениями о машине Рудько. — Тяжеловат.
— Зато на таком истребителе можно долететь до Берлина и сесть в Англии. Не зря он называется дальним, — заметил Картошкин и вопросительно взглянул на Воронина. — Наверно, мы теперь будем летать только на сопровождение бомбардировщиков. Жаль, что не придется вести свободные воздушные бои.
— На фронте всякой работы полно, — отвечает Воронин и показывает в небо: — Надо наблюдать. Хорошо проследишь за тремя полетами друга, считай, что один полет сделал и ты.
А там, в высоте, разрезая морозный воздух, самолет непрерывно, словно кистью на голубом полотне, чертит белые узоры. Через минуту они блекнут и исчезают, как пар дыхания на холоде.
За воздушной акробатикой с повышенным интересом следит и командир полка майор Василяка. Его светло-голубые глаза с хитроватым прищуром недовольно скользнули по крепкой коренастой фигуре капитана Воронина, как бы спрашивая, когда летчик кончит это представление.
И действительно, в управлении машиной не чувствуется той молодцеватой резвости, которая свойственна опытным истребителям. Фигуры получаются вялыми и аляповатыми.
Комполка понять не трудно: мало удовольствия смотреть на такую работу. Испытываешь какую-то досаду, и порой руки и ноги у тебя невольно начинают двигаться: как бы желая помочь летчику.
А тот в низком темпе, но упорно повторяет одну фигуру за другой. Сколько сделано переворотов, петель Нестерова, бочек, виражей, боевых разворотов! Наконец майору Василяке — старому инструктору, привыкшему иметь дело с горячей задорной молодежью, окончательно надоело это нудное зрелище. Он недовольно фыркнул и, повернувшись к Воронину всей своей грузноватой фигурой, заговорил:
— Этот упрямый старик может с утра до вечера кордебалетить. — Василяка расправил под ремнем складки своего изрядно поношенного реглана, отодвинул назад пистолет, висевший сбоку, и спросил: — Не поздно ли из него делать истребителя?
Для истребителя, как и для спортсмена, существует возрастной предел. Коваленко уже перевалил его. В авиацию, так уж сложилась судьба, он пришел поздно. В полку достаточно молодежи, окончившей военные школы. Так стоит ли, действительно, с ним возиться?
Летчика-истребителя делают, как сказал командир, именно делают в 17-20 лет. Управлять самолетом можно и до пятидесяти и более. Но вот в тридцать четыре года научиться летать и при этом быть хорошим воздушным бойцом — маловероятно.