Приходилось поворачивать то влево, то вправо, я уже был на краю аэродрома. Дружественные прожектора осветили мой «Фокке-Вульф». Я выбрал самый маленький аэродром в окрестностях – Бук, в нескольких километрах к югу от Версаля.
Дрожащими руками я прикурил сигарету. Механики окружили меня и начали оживленно рассказывать, что видели мой самолет в течение длительного времени, но не осмеливались подать никаких идентификационных сигналов. Вокруг шныряли американские «Тандерболты». [15]Патруль истребителей-бомбардировщиков совершал вечерний тур над парижскими аэродромами. Смогли ли сесть остальные? Санитарная и пожарная машины промчались поперек летного поля. Видимо, кто-то разбился. Все три «Фокке-Вульфа», заходившие на посадку с подветренной стороны, потерпели аварии на краю аэродрома. Первый стоял на носу, второй – тоже, он горел как свечка. Третий пилот, выглядевший ужасно, показал опущенные вниз большие пальцы – знак неудачной посадки. У его самолета было сломано шасси. В это время приземлялась последняя машина. Слишком быстро. Это был новичок. Он зашел хорошо, но взлетно-посадочная полоса была слишком коротка. Еще одна новенькая машина скапотировала. Пропали четыреста тысяч марок!
– Манц, – сказал, представляясь, док, стройный, очень элегантный офицер медицинской службы, носивший щегольский мундир.
– Я – Хейлман.
Я заметил глубокие шрамы на левой щеке доктора. Забавно, только золотой сережки, казалось, не хватало. Затем я увидел медали: Железный крест 1-го класса, полученный на действительной службе, медаль за Сталинград. Так что все еще были господа, которые смогли стряхнуть с себя лед Восточного фронта.
– Хорошая работа, – произнес доктор, тщательно полировавший носовым платком стекла своих очков.
– Да уж…
– Один из пилотов, ефрейтор, получил серьезные ожоги. Другой, фельдфебель, наглотался бензина, что не слишком полезно для его желудка.
Я обратился к доктору с просьбой подвезти меня, и он согласился.
«Ганза» ехала, двигатель мягко мурлыкал. «Я должен немного поспать, – подумал я. – В чем я теперь нуждаюсь, так это в приличной кровати».
– Вы из боевого подразделения? – спросил доктор, крутя руль и прерывая мои мысли.
– Нет. Мы из истребительной группы «Запад». [16]Пополнение для III./JG54. [17]
– Хм-м. Вы должны были пролететь еще несколько километров. – Доктор резко повернулся ко мне. – Нас здесь редко кто посещает, кроме «друзей» с противоположной стороны. Как вы можете представить, это не слишком желанные визиты. Они навещают нас каждый вечер.
– Нам еще далеко?
– Нет, уже почти приехали. Мой госпиталь находится почти рядом с квартирой, – ответил доктор Манц с улыбкой. – Хотите сигарету?
– Благодарю.
Свет от спички осветил наши лица. Я жадно вдыхал дым в свои легкие. Автомобиль повернул направо и остановился около дома доктора.
– Вот мы и на месте. Берите одежду с собой. Вы мой гость сегодня вечером. – Доктор пошел вперед.
Казалось, это был типичный парижский жилой квартал. Много железобетона, стекла, свежего воздуха, комфортабельные комнаты. Я сморщил нос, почувствовав запах карболки.
– Так, вы большой знахарь, а? – спросил я шутливо.
– Я должен иметь ее, вы же знаете.
Справа открылась дверь. Два больничных санитара приветствовали нас.
– Раненые уже здесь?
– Да, господин доктор. Мы отправили ефрейтора прямо в Клиши. [18]Фельдфебель все еще без сознания.
– Я осмотрю его.
Старший из двух санитаров выпрямился по стойке «смирно» и открыл дверь, которая вела в больничное отделение. Теплый, застоявшийся воздух встретил нас, когда мы вошли. Я затушил свою сигарету.
– Так, Виммерс, как он выглядит? – спросил доктор, поворачиваясь к маленькому, точнее, тщедушному солдату, который заботился о пострадавшем. Он стоял сбоку.
– Я рад, доктор, что вы приехали, – произнес этот человек с тревогой, не отрывая глаз от пациента. – Кажется, хуже, чем мы думали. Мы не можем его передвинуть, он все время стонет.
Когда доктор повернул лампу к человеку, лежавшему на кровати, я от удивления широко открыл глаза. Это был фельдфебель, летевший во главе эскадрильи. Я помнил его заверение, когда он с улыбкой превосходства сказал: «Держитесь лишь поближе ко мне, мальчики…» Это было всего три часа назад.
И теперь он лежал тут с серьезным отравлением бензином. Доктор спокойно осматривал пострадавшего. Казалось, что с его левой ногой что-то не так. Он приказал наложить шину. «Может быть перелом», – сказал доктор. Внезапно раненый, находившийся без сознания, застонал и его несколько раз вырвало. Отравленный организм сопротивлялся. Санитар быстро подставил лохань, но было уже поздно – зловонное месиво запачкало синее клетчатое одеяло.
– Это хорошо, – сказал мне доктор Манц. – Чем сильнее его тошнит, тем лучше, он сам сделает за меня часть работы, и мне не придется использовать зонд для промывания желудка.
После того как доктор Манц дал распоряжения, заверив санитаров, что скоро вернется, он отвел меня в сторону, и мы вместе покинули палату.
– Вы не должны волноваться, мой друг. Мы всегда довольны, когда это проходит так безобидно, как сейчас.
Он шел впереди по длинному переходу.
– Будьте осторожны, мы не должны здесь включать свет. Вся стена коридора практически одно большое стеклянное окно, как в студии. Вы сможете лично убедиться в этом завтра утром. – Он открыл дверь и немного повозился, прежде чем нащупал выключатель.
Моим глазам предстала комфортабельно обставленная комната, освещенная теплым светом бра.
– Чувствуйте себя как дома, Хейлман. Я должен вернуться на работу. Дверь там ведет в маленькую спальню, которая будет вашим домом до завтрашнего утра. Идите и ложитесь спать. – Не дойдя до выхода, он повернулся и указал на диван у стены напротив. – Там вы найдете все, что захотите. Я знаю, что вы, пилоты, немного избалованы, но мои сигары и шнапс неплохие. Вы можете пользоваться ими; что же касается меня, то я наверстаю упущенное в следующий свой приезд в Виллькобле. В любом случае командир вашей группы прекрасный товарищ. Я говорю это вам просто для того, чтобы успокоить ваши нервы.
– Зачем успокаивать мои нервы? – спросил я с улыбкой.
– Хорошо, я полагаю, что вы не ждете букетов за вашу вынужденную посадку. О, подождите еще минуту. Я забыл наиболее важную вещь. – Он сардонически ухмыльнулся от двери. – Если вас ночью что-нибудь застигнет врасплох, то вы найдете туалет в коридоре, сразу же за дверью. Вы сможете найти его даже в темноте.
Он выключил свет. Я бросился открывать окно. Невозможно было дышать тяжелым, пропахшим сигарами воздухом, и перед сном комнату нужно было проветрить. Я остановился у окна, завороженно глядя на очаровательную картину снаружи. Яркий лунный свет окутывал Париж серебряной вуалью. Дом стоял на высоком месте. Жаль, что забыл спросить, в каком квартале предместий Парижа я находился.
Никакие звуки не нарушали теплую июльскую ночь.
«Ну вот, я снова в Париже», – подумал я. Прошло три года с тех пор, как я, только что получив офицерское звание, был направлен из Арраса в захолустную дыру Рачки, [19]около Сувалок, в Польше. В нескольких километрах за лесом, на другой стороне реки, находился Августов. Это было направление нашего движения; и прошло всего несколько дней, и началось решительное наступление. В то время самым страшным кошмаром для наших войск была Советская Россия. Немецкой армии предстояло решить внушавший ужас жизненно важный вопрос – как далеко еще нужно пройти, прежде чем возникнет возможность окончательно разгромить врага. Страшные предчувствия и опасения лежали на сердце тяжелым грузом, и, как выяснилось в дальнейшем, небезосновательно.
16
Имеется в виду учебно-боевая истребительная группа «Запад», задачей которой была окончательная подготовка пилотов, прошедших полный курс обучения в истребительных авиашколах.
17
В люфтваффе номера групп внутри эскадр обозначались римскими цифрами, а номера эскадрилий – арабскими. Так, III./JG54 означало 3-я группа 54-й истребительной эскадры, а 7./JG54 – 7-я эскадрилья 54-й истребительной эскадры.