— Ты почему не пьешь ни вина, ни спиртного? — спросил Шарлемань. — Религия запрещает?
— Я давно уже не верю в бога, — ответил Саид. — Сам не знаю, привычка, как у всех.
— Поставь велосипед во дворе за домом, — сказал Мерлен. — Ты понял, куда?..
…слова: танец Долговязого.
— Камера у тебя никуда не годится! — заявил Мерлен, когда Шарлемань после смены вернулся в кафе… — Точно моль ее проела. Одна спица погнулась и клюет в нее!..
— Ну, старик! Я вижу, дела у тебя идут! — сказал Шарлемань, указывая на три сдвинутых вместе столика, на которых стояли еще не убранные стаканы и рюмки с остатками сухого вина, можжевеловой водки и пива.
— В томасовском цехе свадьба. Дюжарден воспользовался свободным днем — у них ведь престольный праздник — и справил дочке свадьбу. Если бы ты пришел чуть пораньше… Он просил тебе передать, что они все отправились к Занту. И чтобы ты предупредил Марселя, если сумеешь.
— У Марселя такой нюх на выпивку, что, бьюсь об заклад, он явится туда без всяких предупреждений!
— Ведь Зант Дюжардену свояк, — продолжал Мерлен, объясняя, почему торжество перенесли в другое место. — Кстати, оттуда Дюжардену ближе к дому. Сегодня понедельник да и, по правде говоря, праздник уже не тот, что в добрые старые времена. Словом, они будут там со своей компанией. Хочешь, возьми до завтра мой велосипед.
Шарлемань ехал на велосипеде Мерлена с ощущением неудобства, все было непривычно. Колесо закреплено туже, чем на его машине. Тормоз ножной — приходится крутить педаль в обратную сторону, седло слишком низкое, правда не у всех такие длинные ноги, как у Шарлеманя, к тому же уже совсем темно и плохо видно… Дорогой он размышляет о двух вещах.
Во-первых, подъехав к своему дому и увидев закрытые ставни, он заколебался, будить ли Берту или не стоит, но тогда она встревожится, если проснется в одиночестве. Он решает проехать мимо дома, и если бы он мог приподнять под собой велосипед, чтобы шины не скрипели по гравию, он бы это сделал!.. Вряд ли он просидит там долго… Ведь он, Шарлемань, не такой уж любитель выпивки…
Во-вторых: пригласили ли они Саида, или из их бригады будут только французы?..
Толкнув дверь в кабачок, он сразу увидел, что Саида нет. Марсель, разумеется, явился. С порога не видно, что происходит в бывшей прачечной. С улицы Шарлемань слышал, как поют и в такт хлопают в ладоши. Посреди зала, где несколько дней назад было собрание, трое мужчин дурачатся и кружатся в каком-то подобии танца — долговязый Брутен и двое незнакомых, один из них алжирец. Для них нарочно зажгли свет; остальные сидят за столиками в кабачке и смотрят на них через дверь, покатываясь со смеху. В распоряжении танцующих все помещение прачечной.
— Давай! Давай! — кричит Брутен.
Все трое совершенно пьяны.
— Давай нам хорошего игристого, Зант! — кричит Фред Дюжарден, гордый тем, что он угощает. — Подай еще стаканы для этих!
«Эти» не с завода. Как видно, они явились прямо с праздника.
— Эй, Долговязый! — кричит Фред. — Пусть он снова спляшет! Для Шарлеманя!
— Да, только принесите ему ковер! — кричит Брутен. Он бросается в кабачок, расталкивая всех, влетает в столовую Занта и начинает вытаскивать ковер из-под круглого обеденного стола.
— Да остановись ты, черт тебя дери! — кричит Зант. Слава богу, что Эстель уже легла и не видит!
— Раз он просит ковер, значит, надо дать ему ковер! — кричит разошедшийся Брутен, таща ковер вместе со столом через весь зал кабачка между столиками.
— Дурак несчастный! — вопит Зант. — Ты что, решил все разорить в доме! Несколько лет назад ты бы не был таким храбрым! Я бы вздул тебя хорошенько!
— То время далеко! — кричит Брутен. — Я сам утащу ковер на место. А хочешь, я заплачу тебе за Него, и тогда он мой, понятно? Ну, согласен? И отстань от меня!
Он растянул ковер посреди прачечной.
— Ну, давай, Лаид! Теперь у тебя есть вое, что нужно! Повтори для них танец Магомета!
Алжирец поднимает руку в знак того, что это имя не следует произносить, это богохульство, затем опускается на колени, принимает молитвенную позу и поет какую-то молитву или пародию на нее.
— Видишь? Он повернулся, как надо! — говорит Брутен, указывая на стену прачечной перед алжирцем… — В той стороне Мекка! Мекка!
Он и сам впал в какой-то транс, кажется, будто, указывая пальцем на кроличью шкурку и пучки бобов и лука, висящие под потолком, он видит за ними весь Восток…
Алжирец выпрямляется, утвердительно кивает, широко разводит руки и начинает снова свой танец.