– Все в порядке.
– Нет, не все в порядке, – возражает Джефф, – я козлина.
– Тебе надо поспать, – говорю я, – завтра важный день.
Легким шагом я иду в гостиную, внезапно бесповоротно утратив сон. На журнальном столике, по-прежнему выключенный, лежит телефон. Я включаю его, и в темноте вспыхивает бело-голубой экран. У меня двадцать три пропущенных звонка, восемнадцать эсэмэсок и три дюжины электронных писем. Почти все от журналистов.
Весть о смерти Лайзы просочилась наружу. Журналисты официально объявили охоту.
Я просмотрела электронную почту, куда не заглядывала с прошлого вечера. Под кучей поступивших от СМИ запросов погребены несколько более ранних и куда более приятных посланий от поклонников моего сайта и производителей кухонной техники, жаждущих предоставить мне свою продукцию для тест-драйва.
Один электронный адрес резко выделяется на фоне сплошной массы цифр и имен, будто всплывшая на поверхность воды серебристая рыбка.
Lmilner75
Палец стремительно соскальзывает с экрана. Инстинктивный жест. Я смотрю на адрес так долго, что он впечатывается в мою сетчатку. Когда я зажмуриваюсь, его контуры остаются перед глазами.
Я знаю только одного человека, у которого мог бы быть такой адрес, и он умер больше суток назад. Эта мысль порождает в горле тугой, судорожный ком. Я с трудом его сглатываю и открываю письмо.
«Куинси, нам нужно поговорить. Это очень важно. Пожалуйста, пожалуйста ответь мне».
Внизу имя Лайзы и телефон – тот же самый, что в книге.
Я читаю письмо раз за разом, ком в горле сменяет нечто, что можно описать единственно как дрожь. Я будто проглотила колибри и теперь ее крылышки бьются о стенки моего пищевода.
Смотрю, когда было отправлено письмо. Одиннадцать вечера. С учетом тех нескольких минут, которые понадобились полиции, чтобы отследить звонок на номер 911 и добраться до ее дома, получается, что Лайза послала его мне меньше чем за час до самоубийства.
Вероятно я стала последним человеком, с которым она пыталась связаться.
Наступает серое хмурое утро. Проснувшись, я обнаруживаю, что Джефф уже уехал на встречу со своим клиентом, обвиняемым в убийстве копа.
На кухне меня ждет сюрприз: ваза, но не с цветами, а с принадлежностями для выпечки. Деревянные ложки, лопаточки и сверхпрочный венчик с ручкой толщиной с мое запястье. Вазу опоясывает красная ленточка с прикрепленной к ней открыткой.
«Я идиот. Прости. Ты всегда будешь моим любимым лакомством. Люблю тебя. Джефф».
Рядом с вазой со стола на меня глазеют неоконченные капкейки. Оставив их без внимания, я глотаю утреннюю таблетку «Ксанакса» и запиваю ее виноградной газировкой. Потом усаживаюсь на веранде и закидываюсь кофе, пытаясь проснуться.
Во сне меня преследовали кошмары, хотя мне казалось, что этот этап уже позади. В первый год после «Соснового коттеджа» они не давали мне покоя каждую ночь. Типичный материал для сеансов психотерапии: я бегу через лес; из чащи, шатаясь, выходит Жанель; появляется Он. Но потом мне удавалось спать без них целыми неделями, а потом и месяцами.
Этой ночью мне снились журналисты – они царапали когтями по окнам, оставляя на стекле кровавые следы. Тощие и бледные, они со стонами взывали ко мне, будто вампиры, жаждая, чтобы я впустила их в дом. Вместо клыков у них во рту торчали карандаши, остро отточенные, будто покрытые льдом горные вершины. На их кончиках поблескивали куски плоти.
В одном из кошмаров ко мне явилась Лайза, совершенно такая же, как на обложке своей книги. Тщательно отрепетированная линия ее губ ни разу не дрогнула. Даже когда она выхватила у очередной журналистки карандаш и воткнула его себе в вену на запястье.
Разумеется, по пробуждении я первым делом подумала о ее письме. Воспоминание о нем на всю ночь затаилось в голове, будто капкан с заведенной пружиной, ожидая, когда первый проблеск сознания приведет его в движение. Оно оставалось в моем мозгу и когда я пила сначала одну, а потом вторую чашку кофе.
Больше всего мне не дает покоя неотвязная мысль, что я действительно стала последним человеком, с которым Лайза хотела поговорить, если, конечно, не считать ее сброшенного звонка в 911. Но если это так, то почему? Почему из всех она выбрала именно меня, чтобы поговорить о том карнизе, с которого она мысленно готовилась спрыгнуть? Становлюсь ли я отчасти виновной в ее смерти, раз не проверила вчера почту?
Мой первый порыв был броситься звонить Купу и обо всем рассказать. Даже не сомневаюсь, что он бросит все дела и второй день подряд приедет в Манхэттен только чтобы успокоить меня и сказать, что я не несу за нее ответственность. Вот только я не уверена, что хочу так часто с ним встречаться. Дважды в течение суток мы виделись с ним только раз – ночью в окрестностях «Соснового коттеджа» и на следующее утро, и я не горю желанием повторять эту историю.