Абрахам поднялся. Снова и снова прокручивая в голове страшные образы, споря с собой и призывая сердце к смирению, он подошел к тщательно спрятанной панели управления — единственному осколку прогресса в этих аскетичных стенах. На него давил груз обязательств перед городом, перед всем оставшимся человечеством. Как человек, как любящий отец, он был слаб, но как архонт и жрец он должен был найти в себе силы жить дальше и выполнить то, что дóлжно. Ему одному, жрецу-Метатрону, Говорящему с Господином, была ведома воля богов, поэтому он не мог ослушаться завета. И всё же откровение поразило его своей жестокостью. Как мог он предположить, что Господину будет угодна кровь? Кровь мальчика, невинного и верного послушника, его собственного сына и последнего ребёнка Амвелеха? Кровные жертвы не приносились уже многие сотни лет, но и тогда, на заре времен, в эпоху дикости, богам посвящали животных — не людей. И в то же время Абрахам чувствовал, что в кажущемся варварстве завета был свой резон. Он уже давно сомневался в пригодности ноэтической, так называемой «умной» молитвы, когда молящийся жертвует только время жизни и беседует с Господином «в уме». Это была трусливая и безопасная уловка истинных амвелехцев, привыкших к расслабляющей, ни к чему не обязывающей жизни, полной развлечений и приятных ощущений. Уловка людей, не готовых к подлинному подвигу.
Да, люди жертвовуют мысли, эмоции, идеи, слова, символы. Говорят с Господином «в уме» или посредством симуляций, но без участия плоти. Плоть: человеческое тело из мяса и костей, животные, плоды растений — теперь воспринимается как нечто, достойное презрения или, наоборот, неуместного почитания. Тело следует хранить в чистоте и стерильности или, наоборот, изживать и модифицировать, но не употреблять по прямому назначению. Природные вещи и организмы стали фетишами и символами, с которыми имели дело только на уровне информации. За превознесением природы скрывалось отвращение ко всему материальному, что не столь прекрасно и совершенно, как человеческий разум и его мысль. Пища, одежда, среда — все было синтетическим, модифицированным, виртуальным. Человек стремится избавиться от естества, модернизируя его различными протезами и имплантами, доводя его до совершенства в тренировочных секциях или под скальпелем Терапевта. Но есть и другие — вирты — отвергнувшие материальную реальность как таковую, живущие в Сети и неспособные соблюдать даже элементарные правила личной гигиены. Баланс утрачен, мир скатился к крайностями и движется к концу. Айзек — последний, кто родился в стенах закрытого города. Сам процесс зачатия и вынашивания плода — основа жизни рода — стал слишком вульгарным для тех, кто привык иметь дело только с информацией и мыслью. Верховный жрец Абрахам чаял достичь былой гармонии. Он был не из тех, кто считал, что всё зло происходит от неразумной плоти. Волей Господина, давшего ему сына почти в пятидесятилетнем возрасте, он не мог отвергать природу, подарившую ему Айзека. Он не презирал свое немощное тело, как многие, не боготворил его, как иные, но он его боялся. Боялся, потому что знал правду, видел гнилое сердце благословенного города и помнил, как в молодости, еще будучи неразумным послушником, воображал, как тёплая кровь жертвы течёт меж пальцев. Абрахам никогда не был зол и жесток, но уже тогда он изголодался по реальности. Он считал, что плоть — утраченная истина Амвелеха, и потому отчасти был готов к такому завету. Как не ужасна была его скорбь, Абрахам знал, что способен убить любимого сына ради Нового Эдема.
— Святейший, — лицо, наполовину утопающее в белом шлеме, возникло над панелью, вырывая Абрахама из раздумий. Это был эгемон его личной охраны и глава вирт-гоплитов Террах. — Старейшины волнуются, от тебя долго нет вестей. Твоя молитва была услышана?
— Да. Господин говорил со мной, — на лице Терраха не дрогнул ни один мускул, хотя речь шла о сакральнейшем из таинств. — Мне нужен отдых и время подумать, прежде чем я озвучу данное мне откровение.
— Да, мой господин. Я передам твою волю старейшинам. Не угодно ли архонту…
— Террах, стены Нэóса настраивают на высокий слог, но ты мне почти как сын, не стоит обращаться ко мне в третьем лице. Я не император, я всего лишь глава Совета.
— Это официальная линия связи, Святейший, я не могу обращаться с Метатроном иначе.
— Метатроном, — повторил Абрахам. — Снова слова. Новые слова, титулы и идеи рождаются чаще, чем дети. Кажется, нет конца этому потоку слов.
— Святейший? — в голосе вирт-гоплита впервые прозвучала эмоция — недоумение.
— Ничего, Террах. Ничего. Груз откровения оказался слишком тяжёл для моих немощных плеч.
— Не угодно ли тебе, мой господин, чтобы я прислал к тебе дýлоса?
— Не нужно, Террах. Я не настолько слаб.
Абрахам смёл взмахом кисти изображение эгемона и направился к двери.
За ней архонта ждал мягкий свет дневных ламп, чистый увлажненный воздух и его старое кресло — автоматический аппарат для передвижения. Оно было создано специально для него много лет назад и представляло собой раритет и неприлично устаревшую технологию, но, как замечали многие, уже давно срослось с архонтом Абрахамом в единое целое, который сам, в сущности, был такой же устаревшей технологией. Старая травма колена почти не тревожила Абрахама, но он привык к этому креслу и по-прежнему использовал для дальних поездок. Модернизацию конечностей он себе позволить не мог из-за статуса. Едва ли кто-то достоверно знал почему, но считалось, что верховный жрец, говорящий с Господином, должен максимально оставаться человеком.
Абрахам набрал на панели маршрут, и кресло двинулось по коридору. Некоторые технологии, созданные людьми, казались более близкими к естеству, чем другие. Возможно, в том числе поэтому, несмотря на многолетнюю борьбу с кибербиологической ересью внутри жреческой касты, он всё же отдал голос в пользу «Генезиса»: кибербиологи работали с веществом, а не с пустым набором цифр. Пусть они исказили и извратили Пророчество, но они имели дело с плотью. Альтернативный проект виртов, «Симулякр», предлагал разработки в области перенесения сознания в Сеть и индивидуальные программы для каждого жителя Амвелеха с полной симуляцией тактильных ощущений. Для многих этот проект был куда более заманчивым, чем «Генезис». Куда более логичным, совершенным и приемлемым в условиях современной этики и культуры обращения с телом. Ближнему кругу Совета пришлось надавить на кое-какие рычаги, чтобы финансирование и места в Агоре получил «Генезис». Вирты считали это ретроградством, но из двух зол Абрахам предпочел выбрать менее радикальную и более знакомую.
Проехав по полупустым лабиринтам коридоров и лифтов жилой части города, кресло архонта остановилось перед дверью, ничем не напоминавшей ту, из которой он вышел двадцать минут назад. Эта дверь была четким правильным прямоугольником, выдавленным в массе светлого сплава. Пальцы пробежали по всплывшим над панелью клавишам, и дверь бесшумно отодвинулась.
— Приветствую тебя, Святейший, — дулос мигнул набором огней и замер, ожидая вопросов и приказаний.
— Где мой сын?
— Благословенный Айзек отдыхает, Святейший.
Абрахам поморщился. Требования этикета сегодня вызывали досаду и болезненные спазмы в животе.