— Где пребывает их сознание? — перебил Исмэл, что-то жуткое шевелилось у него в груди.
— Кто знает? — пожал плечами Терапевт. — При такой дозе оно едва ли активно. Это место неслучайно называют Садом — их состояние близко к вегетативному, именно это состояние безмыслия вызывает ни с чем не сравнимое блаженство.
Терапевт замолчал, о чем-то задумавшись. Губы шевельнулись, но он по-стариковски поджал их и качнул головой. Исмэл посмотрел на капсулы. Охватившее его тревожное чувство не прошло, но ответ Терапевта, как ни странно, его успокоил. То, что творил «Генезис» было отвратительно, но к счастью это мало касалось виртов. Все эти сравнения не шли дальше удачных метафор. Вирты были не такими, как эти несчастные, они были активны и деятельны, они были людьми, а не растениями или «многоножками», как их называл Терапевт.
— Но этого мало, — повторил старик. Он снова смотрел на Исмэла. — В Пророчестве говорилось о пришествии богочеловека — Тэкноса. Именно он должен повернуть мир к Закону, после чего на долгое время воцарится Новый Эдем. Избранные народы вернутся к своей изначальной чистоте, то есть станут полубогами. Посему истинной целью программы «Адам-Кадмон» является не клонирование человека, как сказано в официальных документах, а, скорее, теургия — создание бога. Или богов. На дне высохших колодцев были обнаружены древние существа, которые, согласно моей гипотезе, каким-то образом производили аргон-хюлэ. Наша задача их воссоздать. Первые эксперименты программы по пересадке генома тех существ в человека, как правило, в младенцев, начались еще до твоего рождения. То, что выдавали за клонов человека, на самом деле гибриды богочеловека. Почти все выведенные особи были нежизнеспособны, единственное поколение, пережившее период младенчества, было потеряно. Но и оно не проявляло «божественных» качеств.
У Исмэла начала болеть голова. Он получил больше, чем рассчитывал.
— Секта сумасшедших фанатиков.
Терапевт захихикал. Он повернулся и сложив руки за спиной, как в начале разговора, пошел к выходу.
— Возможно, ты прав. Мы хотели если не предотвратить конец света, то хотя бы устроить его по-своему. Разве это не привлекательная идея? В этом есть нечто демоническое, беспредельно порочное. За гранью зла. «Теургия» — разве одно это слово не заставляет тебя трепетать от восторга?
— Верховный жрец знает об этом? — прервал его Исмэл. Излияния Терапевта и дрожащий от страсти голос, которым тот всё это говорил, заставили его внутренне содрогнуться. Не было никаких сомнений, что старик безумен, но мысль о том, что таковы все жрецы, вызывала ужас.
— Разумеется. В силу своей должности он не одобряет радикальное вмешательство в ход истории и предпочел бы, чтобы Господин снизошел до нас Сам, но, к сожалению, с тех пор, как «конец света» перестал быть метафорой, ортодоксы оказались в меньшинстве. Все мы заложники последних времен, — развел руками Терапевт и издал крякающий смешок. — Это причина, почему я тебя позвал. Из-за твоего выступления на Агоре возникло недопонимание. Своевременное отбытие первого архонта из Амвелеха сразу после получения Завета вызвало подозрения. Очень многие, если не сказать все, решили, что верховных жрец вместе с сыновьями затеял какую-то свою игру. Так это или нет, меня не интересует, но ты должен знать, что ему и его спутникам грозит опасность.
— Ты думаешь, что мне есть до него дело?
Исмэл чувствовал дурноту. Он старался не придавать большого значения словам Терапевта, но реагировал на сказанное помимо своей воли. Он с тоской посмотрел на ряды тошнотворных сосудов.
— Есть, — Терапевт даже не повернулся к Исмэлу. — Так думает Ева.
Исмэл забыл о женщине, которая говорила с ним через дулоса, и, внезапно вспомнив о ней, испугался. Противоречивая информация, которой с ним щедро поделился Терапевт, словно отвлекала от чего-то важного. Это походило на ловушку.
— Кто она? — спросил он, пытаясь собраться и вспомнить, что мог упустить.
— Приемная дочь Ликократа, прежнего эфора илотов, ставленника Амвелеха. С илотами нас связывают давние деловые отношения, — Терапевт остановился у двери и стянул с рук перчатки. — Второе похищенное дитя. Ликократ воспитал из нее демона, но не скажу, чтобы мне это было не по душе.
Терапевт глядел на него с прежним безразличным выражением. Лицо было неподвижным и древним.
— Вирты… — сказал он. Губы задергались, но он так и не улыбнулся. — Ступай, помоги своему отцу, как она простит, взамен я подарю тебе Еву-2. Она мне уже надоела.
— Но почему?.. Зачем ты мне всё это рассказал?
Терапевт молча смотрел на Исмэла, скорее, ища в вирт-шлеме свое отражение, чем пытаясь прочесть нечто на его лице, затем пожал плечами.
— Кто знает? За вами будущее.
Комментарий к Глава двадцатая. Сад земных наслаждений
Сомафилы, если вы вдруг сами не догадались, это те, кто любит и всячески превозносит человеческое тело. От греческих корней «сома» и «филия».
========== Глава двадцать первая. Великая вечеря птиц ==========
Линотаракс скрывал признаки пола. В нем Руфь чувствовала себя сильной, не собой, но кем-то другим. Почти как в Сети.
Руфь ненавидела свое тело. Она чувствовала себя заложником своей женственности. Намотав на кулак волосы, она взяла ксифос и, переключив на нужный режим, попыталась их отрезать. Это оказалось куда больнее, чем она себе представляла. В симуляциях это выглядело легко и эффектно, но реальность была куда более ригидной. Разочаровывающей. На любое вмешательство она откликалась болью. Исмел говорил, что боль необходима, но что он мог знать о боли? Руфь любила его, но он был мужчиной. Она была уверена, что представления о боли у мужчин и женщин разные. На глаза наворачивались слезы, и Руфь разозлилась на саму себя. В реальном городе ее удел — слабость.
Исмэл искал выход, Исмэл жаждал бессмертия, Исмэл думал о том, чтобы договориться с киберами, чтобы они создали для человека совершенное тело. Он был помешан на контроле и власти. На верховном жреце Абрахаме и Театре. Ему не было дела до нее. Ему нужен был предатель из числа стратегов, а не она сама. Руфь мечтала раствориться в Сети. Она была слишком слаба, чтобы желать бессмертия. На пол упали клочки волос, спиленные или вырванные с корнем. Маленький дулос уборщик, выкатился из своей ниши и всосал их в тонкую трубку. Что они делают с органическими отходами? Перерабатывают и поставляют нам в качестве пищи? Руфь знала, что дело обстоит не совсем так, но все же ощутила как к горлу подкатывает ком. Многие, такие, как благословенная, ныне покойная, госпожа Эстер, пытаются обмануть себя и реальность, заменяя изношенные тело кибербиологическим материалом. Они боятся старости и болезней тела, так почему же они не понимают тех, кто желает избавиться от тела совсем? Разве им не знакомо отвращение? Разве подобает великой жрице придаваться гнусным физиологическим испытаниям каждый месяц? Руфь закусила губу, давя смех. Или она первым делом удалила матку и всю непригодную к материнству репродуктивную систему, чтобы забыть о чудесной и омерзительной женской природе. Пусть так, но что насчет других физиологических потребностей тела? Выступает ли у нее пот? Как она избавляется от отходов пищеварения? Руфь рассмеялась. Ничто не разрушает так величественный образ, как естественные потребности организма.
Руфь поглядела на себя в зеркало. Чёлка висела скомканным и переломанным пучком. «Симулякр» — это отражение в зеркале. Изображение на гладкой поверхности стекла. Исмэл, несущий на себе печать ублюдка и полукровки, всегда был слишком серьезен. Он забыл, что «Симулякр» — прежде всего игра. Они все забыли об этом — даже она сама. Почему её заботит судьба лицемеров, примкнувшим к фундаменталистам? Куда справедливее было бы выкинуть их из Сети, закрыть доступ, оставить наедине с их пресловутыми традиционными ценностями и выедающим мозг морализаторством. Они сожрут друг друга, когда вокруг больше не будет других врагов. Исмэл поступил бы так, если бы был уверен, что уход в зазеркалье не станет ловушкой. Если бы он мог забрать с собой и само зеркало! Он боится, что его разобьют здесь, в реальности. Патологическая неуверенность и страх перед неподатливой реальностью не позволяла им сделать этот последний шаг. Девочка, которая всё еще пряталась в Руфи, верила, что зазеркалье Сети не знает границ, что поверхность стекла — мост, который следует сжечь за собой и забыть, как страшный сон. Но Руфь взрослая, с трудом добивавшаяся своего положения среди пренебрежения мужчин и снисходительности женщин, продолжала в страхе оглядываться назад. То же делал Исмэл, а ведь за ним шли все вирты.