— Всё не так плохо, Айзек. На меня не набросились и не забили камнями.
— А ты ждала этого? — поразился Айзек, скосив на нее глаза.
— Не то, чтобы. Я знала, что тут нет камней.
Ревекка рассмеялась, но Айзек даже не улыбнулся. Он знал, что она говорит серьезно. Из её рассказов он понял, что истории о чьей-либо бесславной мученической смерти в Харане рассказывают вместо сказок, о смерти поют даже в колыбельных. Дети Харана знали, что умрут, едва научившись говорить. Айзек вздохнул.
— Раньше я думал, что в Амвелехе никто не умирает, — сказал он. — По крайней мере насильственной смертью. Даже в лучшие времена нам бы грозило изгнание. Но теперь… Возможно, я сошел с ума, но мне кажется, что камни честнее изгнания. Бросая камень в другого, каждый понимает, что он причиняет боль и страдание, что смерть другого остается на его совести. А в изгнании убивает Пустыня, никто не виноват, кроме того, кто нарушил закон. Это нечестно.
— Нечестно? А кто же тогда виноват в преступлении, если не преступник?
Двери лифта бесшумно открылись.
— Все.
— Что ты будешь делать, Айзек? — спросила Ревекка, когда они вышли в пустынный белый коридор.
— Я не знаю, кто из них прав. Возможно, никто, но я не могу сидеть сложа руки. Отец сказал, что у меня есть доступ к Театру, я хочу попробовать… не знаю… войти в него.
— Что такое этот «Театр»?
Айзек долго молчал, потом, остановившись, повернулся к Ревекке.
— Наверное, тебе будет трудно это понять. О Театре болтают разное. Самое простое объяснение, что Театр — это сеть Системы жизнеобеспечения Амвелеха, которая обеспечивает связь всех базовых систем и подконтрольных им дулосов. Существует миф, что получив доступ к Театру, ты получишь контроль над всем Амвелехом. Я не знаю правда это или нет, но так думает Исмэл. Но помимо этого, о Театре говорят, как о своего рода «месте», в котором присутствуют боги. Это не реальное место, попасть туда можно только во время великой мистерии посредством изменения сознания. Это доступно очень немногим… По крайней мере я так считал до недавнего времени. Ещё о нем говорят, как о «колыбели» Амвелеха, — Ревекка смотрела на него с любопытством, и Айзек улыбнулся. — В действительности я тоже не понимаю, что он такое.
— Но как ты туда попадешь?
— Что-нибудь придумаю, — беспечно заявил Айзек, но лицо его снова стало серьезным. — Что-нибудь… Я чувствую, что что-то приближается, Ревекка.
Она кивнула.
— Еще в Харане я ощутил это. Будто меня засасывает в водоворот, и я не могу этому противостоять. На следующий день, мой отец попытался убить меня, выполняя завет полученный от Господина. Я выжил, но с тех пор это чувство только усилилось. В тот день я видел, как Милка молола зерно — мне тогда показалось, что я — такое же мелкое зернышко, между каменными жерновами. Теперь мне кажется, что эти жернова перемалывают всех, кого я знаю, — весь знакомый мне мир.
— Ты думаешь, он попытается снова? — глаза Ревекки сверкнули. Она ничем не походила на смиренную жертву, которую в ней пытались воспитать жители Харана. Айзек покачал головой.
— Нет, вряд ли. Им завладела новая мысль. Я вижу это. То, как он повел себя с Террахом и святейшим Ямвлихом, говорит о том, что он знает, что делает. И я догадываюсь в чём дело. Не я, тот Тэкнос, которого он ждал.
Ревекка бессознательно взяла кисть Айзека обеими руками.
— Дело в Аароне, да? Он ушел с ним… И Элизар тоже.
Айзек кивнул и, притянув девушку к себе, обнял. Поверх её макушки он вглядывался в гладкую поверхность стены, будто мог увидеть там их общее будущее.
— Аарон — «дитя колодцев», так сказал Призрак. До того, как вмешался Серрух, его растили в Амвелехе. После слов Исмэла о ереси «Генезиса», не остается никаких сомнений.
Отпустив Ревекку, Айзек повернулся к двери.
— Что же мы будем делать? — спросила девушка, заглядывая через его плечо на сверкающую в воздухе панель, которая появилась из ниоткуда в ответ на взмах руки.
— Хотел бы я знать, Ривка.
Элизар стоял на своем привычном месте рядом с разъёмом Системы. Он засиял при появлении Айзека и Ревекки и двинулся к ним.
— Добрый вечер, молодой господин и госпожа Ревекка.
— Не сейчас, Элизар, — отмахнулся Айзек, направляясь в кабинет отца, но пройдя несколько шагов остановился. — Хотя… — он обернулся, — Как ты сделал это, Элизар?
— Сделал что, мой господин? — недоуменно мигнул дулос.
— Заслонил Аарона, убил Терраха. Эгемон приказал тебе отключиться. И ты сделал это… или нет? Как ты смог ослушаться его приказа?
Дулос продолжал мигать. Айзек почти физически ощущал процессы, протекающие в его металлической голове.
— Я был отключен с момента приказа эгемона Терраха и до подключения к Системе. В моей памяти нет никаких сведений о совершенных действиях в этот период. Прикажете отправить отчет о неисправности в «Генезис Inc», господин?
— В «Генезис»? — переспросил Айзек. — О, нет, не нужно. Проводи Ревекку в мою комнату.
Отец был там, где Айзек ожидал его найти — в кабинете среди своих коллекционных древностей. Он сидел в своем кресле и, кажется, дремал.
— Где Аарон?
Абрахам открыл глаза.
— Отдыхает. Дулос приготовил ему пустующее помещение в нашей секции. Там же может разместиться девушка.
— Ее зовут Ревекка, и в этом нет нужды, — сказал Айзек резко, чувствуя как в нем снова поднимается волна недовольства. Он не мог говорить с отцом спокойно.
Абрахам снова прикрыл глаза, показывая, что не желает спорить. Айзек замялся. Ему хотелось бросить обвинения Исмэла ему в лицо. Он испытывал жгучую обиду — из-за брата, из-за себя и всего Амвелеха, но сдержался, зная, что этот спор ни к чему не приведет. Он не мог предупредить его о планах Исмэла, не мог прямо спросить о Театре и Аароне, опасаясь тем самым подставить их под удар. Айзек смотрел на своего дряхлого отца, на его курчавую, почти прозрачную бороду, раскиданную по вздымающейся груди, на костлявую ладонь, прикрывающую веки, и будто упирался в глухую стену.
— Завтра мы соберем на Агоре народное собрание, как в древние времена, — сказал Абрахам, отнимая руку. — А теперь нам всем нужно отдохнуть и привести свои мысли и чувства в порядок. Ты всё ещё послушник, Айзек.
— Завтра может быть поздно! — в сердцах воскликнул Айзек и пожалел об этом.
Абрахам открыл глаза и посмотрел на него так, что Айзеку стало не по себе — пристально, но в то же время будто не видя. Верхняя губа старика дрогнула и приподнялась, обнажая пожелтевшие от старости зубы. Абрахам словно испытывал боль.
— Оставь меня, Айзек, — сказал он. — Всё в руках Господина. Уходи.
Осенив Айзека неловким благословляющим жестом, даже не поменяв своего положения в кресле, он глухо повторил:
— Уходи!
Ворвавшись в свою комнату, Айзек некоторое время носился по ней, как запертый в клетке зверь. Не отвечая на обеспокоенные вопросы Ревекки, он вдруг стал что-то искать — сначала глазами, потом принялся переворачивать вещи. Наконец он рухнул на кушетку рядом с Ривкой.
— Что случилось?
— Я не знаю, Ривка. Не понимаю. Всё кажется таким же как всегда, но это не так. Он забрал мою нейросетку, значит, догадывается о планах Исмэла. Я не знаю, чего ждать — и это самое страшное. О боги! Что если он что-то задумал? Я не знаю, что делать.
— Возможно, ничего, — мягко ответила Ревекка.
— Возможно, ничего, — согласился Айзек. — Он сказал, что завтра созовет народное собрание, но Исмэл будет действовать уже сегодня. Может быть, уже сейчас. И я не знаю, правильно ли он поступает. Может статься, что завтра некого будет созывать… Что мне делать, Ривка? И Аарон, что будет с ним? Я сам привёл его в Амвелех.
— Ты ни в чем не виноват, Айзек.
Взяв Ревекку за руку, он встал с кушетки.
— Пойдем к Аарону, а потом…
Айзек не договорил. Плечи вздернулись вверх и медленно опустились. Он не знал, что будет потом.
В приготовленном Элизаром помещении Аарона не оказалось. На капсульной кровати осталась вмятина от человеческого тела, но всё остальное осталось нетронутым. Первому архонту принадлежала вся секция, для верности Айзек проверил каждую пустующую комнату, заставил Элизара открыть все запертые двери, хотя чувствовал, что это безнадёжно. С возрастающим отчаянием он тщательно осматривал пустые, стерильно чистые комнаты, не выпуская руки Ривки. Ему казалось, что стоит отвернуться, и она исчезнет, как Аарон.