— И чем же, Айзек? Изгнанием? Казнью? Или ты о муках совести и богооставленности? — улыбка Исмэла стала еще более свирепой.
Айзек кивнул с мучительным выражением на лице. Ему казалось, что брат подписывает себе не просто смертный приговор, но согласие на вечную пытку, но Исмэл вдруг рассмеялся.
— Жрецы промыли тебе мозги, Айзек. Воспитали по своему подобию. Могу поспорить, что на затылке у тебя не хватает волос!
Юноша покраснел и отвел взгляд. Он действительно должен был пойти по стопам отца и стать жрецом. Его с самого детства готовили к этому. Как и говорил Исмэл, его затылок был по-жречески выбрит, одежда скромна, а на груди он носил символ принадлежности к жреческой касте — кулон в виде пирамиды с вращающейся вершиной, олицетворявшей Амвелех.
— Священники склонны драматизировать. Считается, что без веры мир рухнет. Человек впадет отчаяние и буйство, не сможет противостоять низменным инстинктам. Ты уже смотришь на меня как на демона пустыни, — Исмэл рассмеялся. — Но разве в этом нельзя усомниться? Почему ты думаешь, что человек не способен решить, что для него благо? Неужели он столь ничтожен и слаб?
Исмэл говорил терпеливо и вкрадчиво, словно объяснял прописные истины несмышленому ребенку. Айзек нахмурился. Ему следовало бежать без оглядки, не допускать разъедающих душу сомнений, но раздражение вызванное обращением брата, желание показать ему, что он не ребенок, каким тот его считает, заставило его выслушать всё до конца. Внутри него шевельнулось нечто — нет, не страх, как раньше, — скорее, оттенок удовольствия, что он имеет смелость пойти наперекор отцу. «Разве не с этого начинается падение?» — подумал Айзек и испугался.
— Ригидная жреческая мораль необходима, чтобы заставить нас повиноваться, вести себя подобающим образом. Что само по себе, конечно, неплохо, но не в данном случае. Амвелех умирает, и всё, что у нас есть, всё, в чем мы действительно можем быть уверены, и чем должны дорожить — это наша жизнь здесь и сейчас. Пророчество о Новом Эдеме очень похоже на сказку, я же предлагаю бессмертие прямо сейчас, во время жизни, научно обоснованное и подтвержденное экспериментами. Это следующий шаг эволюции человечества, Айзек. Думаю, именно этого должен выбрать Господин для своих детей, если он действительно их любит, — жизнь.
Айзек не нашелся, что возразить. Его пугали безбожные слова Исмэла, но он был слишком молод, чтобы принимать смерть как должное, как того требовал от него отец и жреческая догма. Ему очень хотелось верить брату, что Господин выберет для них жизнь «здесь и сейчас», но это слишком напоминало ересь.
— А если нет? Если отец принесет иную весть? — спросил он, чувствуя, что Исмэл всё-таки посеял в его душе семя сомнений. — Ты ведь уверен, что так и будет.
— Значит, он ошибся и выбрал смерть.
Айзек молча покачал головой. Его растерянность и эмоциональность придавала чертам взрослого аватара трогательность и юность. Исмэл улыбнулся.
— Прости меня, Айзек. Я смутил тебя. Но я знаю, что говорю. Если ты мне не веришь, ты вправе донести на меня. Непочитание богов и законов, угроза власти архонтов — приравниваются к государственной измене. Но даже если меня схватят и казнят, столкновения не избежать. Ставки слишком высоки.
Исмэл снова накрыл ладонью сцепленные пальцы Айзека, и тот подумал, что в реальности он бы откинул руку брата. В реальности ему было неприятно прикосновение любого человека, кроме отца, но в Сети были другие правила. В Сети было можно всё, потому что всё было ненастоящим. Но так было до сегодняшнего дня, потому что теперь всё ненастоящее — аватары, игровые артефакты, действия и слова — перестали быть игрой. И если мир снаружи диктовался законами физики, то здесь безраздельно царил Исмэл. Несмотря на желание доверять брату, Айзек чувствовал, что боится его. Всё вокруг походило на сон, порожденный чьей-то злой волей.
— Я понимаю твои затруднения, Айзек, — снова заговорил Исмэл. — Всё это время ты видел только одну реальность, одну истину — ту, что показывал тебе наш отец, но есть и другая. Бесчисленное множество других. Человек — мера вещей, самые упрямые факты зависят от точки зрения и интерпретации. Не так важно существует Господин или это всего лишь назидательная сказка, подтвержденная галлюцинациями от кикеóна. Важно другое. Наш отец — Метатрон, Глас Господина, и первый архонт — обладает наибольшей властью в Амвелехе, именно он диктует волю Господина, он говорит нам, чтó есть истина. Он безусловно верит в то, что передает волю богов, но он всего лишь старик, который боится всего нового: прогресса и будущего. Я уверен, что архонт Абрахам всегда предпочтет прошлое настоящему, традицию прогрессу, древние книги новым технологиям. — Исмэл покачал головой. — Я не изменник, Айзек. Я просто не доверяю нашему отцу.
— А если ты не прав?
— Выбирая жизнь? Наш отец стар, Айзек, для него смерть, возможно, не так страшна и даже представляется избавлением. Но его выбор не должен стать выбором для всего Амвелеха. Ты молод, брат, разве ты не хочешь жить?
Повисла тишина.
Убежденность Исмэла в собственной правоте была непоколебимой. Его слова, аргументы были значительны, но всё же преданность Айзека отцу не позволяла ему сдаться. Его охватили смятение и стыд. Брат заманил его в ловушку, а разработанный им «эмпатический аватар», как вдруг со всей очевидностью показалось Айзеку, предательски выставлял на показ все его тайные эмоции и мысли. Ему хотелось плакать от досады и беспомощности, но это было слишком унизительно, поэтому он нашел выход в злости.
— Что ты хочешь от меня, Исмэл?! — вспыхнул он. — Зачем ты говоришь мне всё это? Причем тут я?
— Я хочу, чтобы ты подумал обо всем этом и выбрал мою сторону. Прости, что заставляю выбирать между мной и отцом, но, к сожалению, этого не избежать. Это выбор между жизнью и смертью.
— И чьей же смертью, Исмэл? — с деланой циничной усмешкой спросил Айзек, но она сошла с его лица, когда он понял смысл своего вопроса.
Исмэл ответил не сразу. Осторожность его интонации выдавала, что он подумал о том же.
— Жителей Амвелеха. Всего человечества.
Это вызвало у Айзека новую волну раздражения. Он хлопнул ладонью по столу, забыв, что имеет дело лишь с симуляцией.
— Не лги мне! За их жизнь придется заплатить его смертью, не так ли? Смертью нашего упрямого отца!
Исмэл смотрел на Айзека прямо, почти не мигая.
— Он обладает слишком большой властью как архонт и как жрец. Если он выступит против нас, войны не избежать.
Плечи Айзека поникли. Он тоже не верил в то, что отца можно переубедить. Исмэл был прав, отец с радостью примет мученическую смерть во имя истины, в которую верит.
— Но я не могу это сделать, Исмэл! Не могу! — ярость иссякла. Айзек чувствовал себя больным и слабым. — Он же наш отец! Как я могу?
Губы Исмэла дрогнули, и он вдруг расхохотался.
— Тише, тише, брат. Не этот выбор я прошу тебя сделать. Подумай обо всем. Я не требую от тебя ответа сейчас, — Исмэл, оборвав смех, поднялся. — Я не хотел давить на тебя, но для Амвелеха настают тяжелые времена, и ты вправе знать об этом. Я надеюсь, что еще увижу тебя, Айзек. И тогда ты будешь на моей стороне.
Сбитый с толку и растерянный, Айзек встал. Исмэл обнял его за плечи. Затем отступил на шаг и отдал честь. Они снова оказались в шумном баре звездолета. Сразу несколько офицеров подскочили со своих мест, прикладывая руку к голове. Айзек больше не желал следовать правилам этой игры, поэтому только вяло кивнул на прощание брата.
— Подумай обо всём, Айзек.
Хлопнув Айзека по плечу, Исмэл отключился. Встревоженный юноша еще некоторое время смотрел в сторону, где исчез аватар брата, затем тоже набрал комбинацию выхода.
Стянув сетку нейродатчиков с головы, Айзек вытянулся на кушетке, распрямляя затекшие конечности. Из головы всё не шли лица игроков, вставших поприветствовать адмирала. Возможно, не стоило придавать этому столько значения, но после случившегося разговора у него не оставалось сомнений: Исмэл и правда был генералом армии — армии виртов.
*
— Отец? Ты звал меня?