В ответ раздался женский смех и звон браслетов.
***
Элизар вытянул щупальце и коснулся головы девушки.
— Госпожа, чем я могу помочь вам?
Ривка вскинула голову и вжалась еще глубже под скамью, сбрасывая щупальце с себя.
— Не трогай меня! Ты! Не трогай! — срывающимся голосом закричала она и, обхватив себя руками, зарыдала еще громче. — Предатель! Гнусный и подлый! Оставь меня в покое, разве тебе мало их?! Убийца! Демон! Что тебе… Не трогай…
Крик перешел в визг и сорвался в свистящее дыхание, которое потонуло в шуме работающих дулосов.
— Что тебе… нужно? — снова повторила Ривка, борясь с истерикой и страхом. — Оставь меня, мерзкий предатель. Убирайся!
— Простите меня, госпожа, — отозвался дулос и втянул упавшее на пол щупальце.
Ревекка подняла на него испуганный, недоверчивый взгляд. Её трясло, но мягкость и сожаление, послышавшиеся в механическом голосе, внушили ей робкую надежду. Она вытерла лицо тыльной стороной ладони.
— Нет-нет, не уходи!
Элизар послушно замер. Ревекка сглотнула слюну, чтобы смягчить саднящее горло, и заставила себя посмотреть на Агору. Вокруг по-прежнему творилось невообразимое. Дулосы всех размеров и видов стаскивали безжизненные тела со скамей и сваливали в кучу в центре зала. Они собирали их в целые связки за ноги и волокли прочь. Ревекка не знала, как долго это продолжается, но тел не становилось меньше. Совсем рядом с ее щиколоткой, омерзительно улыбалось лицо Терапевта. Она отодвинулась от него и ощутила стыд, вспомнив, в каком остервенении колотила навалившееся на нее тело, пытаясь его оторвать от себя. Даже будучи в бессознательном состоянии, мерзкий старик продолжал цепляться за её голени своими длинными противными пальцами. На лице Терапевта было написано приторное, отупляющее блаженство, вызывавшее у Ревекки ассоциации чего-то липкого и скользкого.
— Почему ты не с ними? — спросила она дулоса, — С теми, кто уносит… людей?
Элизар покопался в истории полученных команд, но ничего не обнаружил.
— Нет информации, — он помигал еще немного и подтвердил. — Нет информации. Нет связи с Системой. Программа NOYΣ прервала соединение и перевела меня на автономный режим.
Он замигал красным. Ривка насторожилась.
— Что это значит?
— Нет информации. Нет связи с системой.
Ревекка немного успокоилась. Ей показалось, что дулос боится. Растерян, так же как и она, одинок и предоставлен самому себе. Она протянула руку и погладила тревожно сверкающую панель.
— Все хорошо. У тебя есть связь со мной. Не бойся.
Свечение стало менее интенсивным.
— Я больше не сержусь, — добавила Ревекка. — Я знаю, что ты не виноват. Ты подчиняешься командам людей и этой… Системы.
— Больше нет, — Элизар снова мигнул багровым. — Нет связи. Нет соединения.
— Так, может, так оно и лучше? — попыталась его успокоить Ривка. — Ты можешь управлять собой сам.
Дулос замигал зеленым. Ривка вытерла тыльной стороной ладони мокрые щеки.
— Айзек говорил, что у тебя есть душа.
— Нет информации, — повторил дулос. На этот раз он вспыхнул целой россыпью огней. Какое-то время он копался с себе, потом произнес: — Искомой программы не найдено. Соединение с программой NOYΣ разорвано.
— Мне кажется, этот твой «Нус» — то же самое, что и Система. И совсем не тоже самое, что душа.
Ривка пожала плечами и уткнулась носом в колени. Разговор с Элизаром отвлекал от происходящего вокруг.
— Душа — это отсутствие программы. «Нет информации. Нет связи с системой» — если тебе горько от этого, это и есть душа. — Она выпрямилась и указала себе на грудь. — Это вроде дыры внутри, которую хочется заполнить. Вот и вся душа. Между нами говоря, — Ривка сглотнула горечь в горле и улыбнулась. — Люди заполняют её всяким хламом. Уж лучше бы ей оставаться пустой.
Помолчав, Ревекка протянула Элизару руку. Тот опасливо вытянул щупальце, боясь коснуться её пальцев.
— Отведи меня к Святейшему, Элизар, — она сжала щупальце Элизара и выползла из своего укрытия. — Уж лучше нам дождаться Айзека там.
Комментарий к Глава двадцать шестая. И боролся Некто с ним до появления зари
Название главы: Быт. 32:24-29
Все права на Пророчества по-прежнему принадлежат Гераклиту Эфесскому (и всему миру).
========== Глава двадцать седьмая. Теодицея ==========
Айзек лежал на полу Нэоса и смотрел вверх. Сквозь оконца в вершине пирамиды проникали первые лучи. Какое-то время он всерьез полагал, что умер — настолько бесчувственным было его тело, но постепенно чернота стала проясняться. Наконец он смог различить свет и понять, чтó видит. Осознание себя и окружающей действительности оказалось болезненным: оно подняло со дна горькую взвесь воспоминаний. Айзек перевалился на бок, обнял колени руками и что было силы зажмурил глаза. Он жалел, что не умер, не растворился в свете истины вместе со всеми.
Мысли были обрывочными и беспорядочными, как дурные сны. Хорá — аргон-хюлэ, органический ресурс, помимо всего прочего обладающий способностью удваивать реальность, живой бог, которого человечество эксплуатировало веками. Понимал ли это отец? «Он знал, — думал Айзек. — Из чувства вины рождается самая крепкая вера». Сам он не чувствовал никакой вины перед существом, которое притворялось их богом. Оно также нуждалось в людях — в их вере и памяти, в обожествляющих Его постулатах и догмах, в любви и самоубийственном стремлении проникнуть в Его тайну. Хорá не был разумен, возможно — сверхразумен, но не разумен в привычном человеческом смысле. В симбиозе с программами машин Он не мог жить по-настоящему — их «призраки» были только тенью человека. Если бы призрак станции не всосал в себя душу матери Исмэла, он не был бы столь красноречив. И даже предельно развитый искусственный интеллект, такой как Система, был только эрзацем в сравнении с Сетью. Вторая ипостась Единого — Сеть — была Госпожой виртов. Её гостеприимная Утроба, мать-тьма, звала и обещала им небытие не-рождения.
Они получили то, что хотели.
Внезапно испытав непреодолимое отвращение, Айзек пошевелился и, ухватившись за край панели управления, поднялся на ноги. Его мутило. Нэос больше не производил на него никакого впечатления. Ни величия, ни трепета, ни ощущения мистического Присутствия — ничего. Голографический Триптих казался выцветшим и пустым. Он утратил свою тайну, стал обычной картинкой, знаком без значения, трупом отца в автоматическом кресле. «От Незаходящего ничто не скроется, — подумал Айзек, отворачиваясь от Триптиха. — Что Ты есть, Незаходящий? Бог? Время? Или Смерть?» Он нашел на полу отцовский кулон и надел его на шею. Подошел к панели управления и провернул вершину своей пирамидки. В незримом виртуальном мире Театр пришел в соответствии с Сетью, снова став одним. «Ум, Утроба и Сердце». Айзек сделал несколько шагов и остановился, забыв о чём думал. Он смотрел перед собой, расчёсывая шрам на щеке. «Есть Одно». Глаза болели, словно их начинили стеклом, горло горело как жерло вулкана. Айзек прокашлялся, сплюнул горькую тягучую слюну на пол Нэоса, растер её носком сандалии, и толкнул дверь наружу.
«Они получили то, что хотели, — подумал он с ему самому непонятной злостью, жмурясь от слепящего света коридора. — Амвелех будет существовать вечно…»
Ревекка велела Элизару принести самое красивое облачение жреца. Они переложили тело Абрахама на кровать — жесткую и без каких-либо удобств и технологических излишеств. Келья жреца не шла ни в какое сравнение с тем, чего Ривка навидалась в гостевых отсеках, пока они искали Аарона. И комната, и сам архонт теперь вызывали у неё симпатию — в конце концов, он был обычным стариком, умершим простой и понятной смертью. В отличие от тех, кто остался на Агоре. Ревекка не понимала, что в действительности там произошло. Это было похоже на внезапную мозговую болезнь, на масштабное заклание, на массовое самоубийство, на самоистребление без какого-либо смысла и видимых причин. Но всего хуже — слаженное движение машин, которые без чьего-либо приказа стаскивали еще живых людей по ступеням, волочили своих господ прочь в неизвестном направлении. Постоянно всплывающие в памяти слова Исмэла об «удобрениях для сада» рисовали в воображении омерзительные картины. Убирая архонта для погребения, Ревекка хотела почтить смерть каждого. В ритуальном прощании она могла забыться и не думать о том, что Айзек не придёт.