Она вымыла лицо архонта и расчесала волосы и бороду. Из-за пониженной температуры Ревекку снова начала бить дрожь. Изо рта выплывали облачка пара, руки зябли. Переодевание заняло минут тридцать. Прикасаясь к восковой коже старика, Ревекка пыталась уверить себя, что смерть не страшна, что небытие — не так уж и плохо. Обложив труп красивыми вещами, которые раздобыл Элизар для торжественности, Ревекка опустилась на пол перед кроватью, облокотившись о нее боком. Элизар мигал и ёрзал в коридоре, не решаясь войти без приказа. Ривка похлопала по полу рядом с собой и поманила к себе.
— Ты единственный присутствующий здесь член семьи, Элизар. Побудь со мной. Пока не придет Айзек.
Элизар переехал через порог и остановился. Ривка не стала настаивать. Дулос исполнял приказы неукоснительно, поэтому если он что-то не делал, у него должны были быть на то веские причины. Ревекка смотрена на Абрахама. Он был мёртв — настолько, что казалось, что это и не он вовсе. Словно настоящий жрец Абрахам пребывает в ином месте. Те, другие на Агоре выглядели иначе. Когда прошел первый шок, Ривка бросилась щупать пульс и бить их по щекам, переходя от одного к другому, но быстро сдалась, потому что все они были живы. С одинаковыми застывшими лицами и раскрытыми от удивления блестящими глазами. Это казалось неправильным, противоестественным, и пугало даже больше, чем если бы они были просто мертвы.
Ревекка потянулась вперед и коснулась сложенными пальцами лба и губ мертвеца. Затем выпрямилась и сложила руки на краю кровати. Секунду подумала и обхватила себя руками — в комнате было очень холодно. Нужно было что-то сказать, но ничего не приходило в голову. Она глядела на пар своего дыхания, выпуская его маленький порциями. Ночами в Харане тоже бывало холодно, но не настолько, чтобы дыхание превращалось в пар. Вместо погребальной песни на ум почему-то пришла колыбельная. В ней тоже речь шла о смерти, поэтому ошибка не показалась Ревекке значительной. Такие песни пели женщины, уже терявшие детей, желая приготовить себя или живого пока младенца к предстоящей смерти.
— Бай-бай да люли, хоть сегодня умри…
«Я осталась одна, — думала Ривка, не прекращая пения. Голос дрожал от напряжения. Песня походила на вой. — Я умру здесь совсем одна, среди машин и… и удобрений».
Ривка почувствовала за спиной движение и вздрогнула. Резко, так, что в шее больно дёрнуло какую-то сжатую до предела мышцу, обернулась. В дверях, держась за косяк, стоял Айзек. Ривка подскочила и бросилась к нему, но он отступил и закрылся рукой. Ревекка так и замерла с незавершенной улыбкой на лице. Она поняла, что этот жест был инстинктивным, идущим из глубины, и потому испугалась больше, чем обиделась.
Дикий взгляд Айзека мазнул по окруженному нелепыми безделушками мертвецу, задержался на Элизаре, вернулся к Ревекке. Рукой, что он защищался от её объятий, Айзек поскреб шрам на щеке. Волосы свисали пыльными сосульками, на губах блуждала улыбка.
— Испачкаешься, — сказал он.
Айзек смотрел на мертвого отца.
— Все мертвы? — спросил он с той же отстраненной улыбкой, словно спрашивал о чем-то незначительном.
— Не знаю, — Ревекка опустила руки. — Они упали без чувств, машины…
— Да-да, я знаю, — перебил Айзек. Отстранившись жестом от Ревекки, он прошел вперёд и остановился перед кроватью отца. — Ты не должна бояться. Они с Господином. Я видел всё, что произошло. Но я рад, что ты не с ними, — добавил он. В голосе впервые появился оттенок чувства. — Очень рад.
Некоторое время он рассматривал мертвеца, потом вдруг вскинул голову и посмотрел на молчащую Ревекку:
— Хочешь уехать? Вернуться в Харан? — и не дав ей ни секунды на раздумье, обратился к дулосу: — Приготовь триеру, еду и топливо, столько, сколько сможет уместиться в вездеходе.
Дулос несколько секунд мигал, оценивая ситуацию, Ревекка ждала, что он ответит своё: «Нет связи с Системой», но Айзек снова заговорил:
— Впрочем, нет, отмена приказа, — и добавил с извиняющейся улыбкой: — я так устал.
Элизар ответил: «Принято, Святейший», — и замолк. Повисла тишина. Ревекка не знала, что сказать. Она глядела на Айзека с нарастающей тревогой. Он походил на слепого, заплутавшего в самом себе. Она попыталась поймать его руку, но Айзек отдернул её и засмеялся неестественным далёким смехом. Словно это была какая-то игра.
— Завтра… — начал Айзек, нарушая молчание. — Или послезавтра, когда всё будет кончено, мы покинем Амвелех. Приведем людей… Всё станет как прежде, — он замолчал, секунду подумал и сдавленно хихикнул. — Нет-нет, им ничего не угрожает. Врата в Рай уже закрыты. Только избранный народ, помнишь? Только щенки, вскормленные волчицей… О, боги, какая бессмыслица!
Айзек скомкал волосы над висками, лицо приняло плаксивое выражение. Что-то пробормотав, он покачнулся и стремительно вышел из покоев архонта. Ревекка побежала следом. От страха перед безумием и возможным будущим одиночеством у нее подкашивались ноги.
— Почему дулос назвал тебя Святейшим, Айзек? Что произошло?
— На мне символы власти, — ответил Айзек. — Я прошел посвящение и получил новый завет. Теперь я верховный жрец Амвелеха, Святейший… Метатрон, говорящий с Господином, — он еще сильнее втянул голову и передернул плечами, так и не обернувшись. — Каждый получил то, о чем мечтал, Ревекка. Новый Эдем, экстаз, единение с божеством. Бессмертие и растворение в Сети. Нам не о чем беспокоиться.
Зайдя в свою комнату, Айзек обвёл её неузнающим взглядом. Поглядел на пустой разъем Сети, и черты его лица чуть-чуть расслабились.
— Нам не о чем беспокоиться, — повторил он, — Боги снова живы, колодцы наполнятся. Амвелех будет существовать вечно. Это то, о чем мечтал отец. О чем мечтал каждый. Если мы приведем сюда харанцев и других выживших, они восславят меня как патриарха. Ты будешь счастлива. Больше никому не придется жертвовать собой. Не о чем беспокоиться.
— Но, Айзек… — Ревекка шагнула к нему, сжимая дрожащие пальцы в кулаки. — Ты выглядишь так, словно… Словно ты несчастен.
— Я устал, Ревекка. Мне открылось больше, чем я в силах принять. Наверное, я слишком слаб.
Он смотрел перед собой, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя, беспокойно взмахнул рукой в каком-то незаконченном жесте, и сказал:
— Мне показалось… Истина богов слишком неприглядна для человека. Бесчеловечна.
В комнате Айзека было тепло, но Ревекка не могла перестать дрожать. Она стояла, не зная куда деть руки. Ей хотелось обнять Айзека, прижаться к нему, разделить тепло и отчаяние, но она боялась, что он снова оттолкнет ее.
— Они злы, Айзек?
— Нет. Они не добры. Им чуждо всё, что имеет ценность и значимость для человека. И свет их истины выжигает глаза. Уж лучше бы они были злы… это человечнее, — он вдруг рассмеялся. — Я говорю глупости. Извини.
Айзек больше ничего не сказал. Он подошел к кушетке и, не раздеваясь, лег, повернувшись к Ревекке спиной — будто отгородившись.
— Прости меня, — сказал он глухо.
Ревекка поняла, что он извиняется не за свои слова, и подошла к кровати. Опустившись перед ней на колени, как только что перед кроватью мертвого архонта, Ривка, чуть помедлив, запустила руку в пыльные волосы Айзека.
— Всё хорошо, — сказала она. Эти слова, как и все уверения Айзека о грядущем счастье, ей показались насквозь фальшивыми.
Свет в комнате смягчился. Айзек лежал неподвижно, затем накрыл руку Ревекки своей, перевернулся на спину и потянул девушку к себе.