Таковы были свидетельства, доступные мне в 1946 году. Теперь они дополнены показаниями Линге и Менгерсхаузена, которые, проведя десятилетие в русском плену, не имели возможности общаться ни с Кемпкой, ни с Аксманом. Линге был непосредственным свидетелем: он тоже вошел в кабинет Гитлера сразу после его самоубийства, и именно Линге выносил тело во двор имперской канцелярии. Согласно его рассказу, войдя в кабинет, он увидел «мертвого Адольфа Гитлера, который почти прямо сидел на кушетке. На правом виске была видна круглая рана размером с серебряную марку, откуда на щеку тонкой струйкой стекала кровь». Подтвердив, таким образом, показания Аксмана, Линге далее подтвердил и показания Кемпки: «Один пистолет, вальтер калибра 7,65 мм, выпавший из его правой руки, лежал на полу. Приблизительно в метре от первого пистолета лежал второй – калибра 6,35 мм»[40]. К этому можно добавить свидетельство Менгерсхаузена, который утверждал, что, когда ему месяц спустя показали останки тела Гитлера, в его голове было видно пулевое отверстие. Менгерсхаузен был уверен, судя по состоянию головы в момент осмотра, что Гитлер выстрелил себе в голову, а не в рот, как написал я. Отверстие в виске показалось ему входным, а не выходным. Если бы Гитлер выстрелил себе в рот, говорит Менгерсхаузен, то давление пороховых газов неизбежно сломало бы ему челюсти, которые в действительности остались целыми. Я, поскольку не являюсь специалистом в этих вопросах, обратился к экспертам, которые дали настолько противоречивые заключения, что я решил оставить в стороне этот вопрос. Однако все свидетельства говорят о том, что, хотя Гитлер, согласно предположениям Аксмана, принял также и яд[41], он вслед за этим убил себя пистолетным выстрелом в голову[42].
В самом деле, исходя из характера Гитлера, можно было предположить, что он покончит с собой именно выстрелом из пистолета. Гитлер хорошо помнил и при всяком удобном случае напоминал другим, что был солдатом. Он любил показывать своим генералам, которым не доверял, что сам он являл собой образец поведения истинного немецкого солдата. За два года до самоубийства он уже отчетливо дал понять, в чем заключается солдатский долг. Это было в феврале 1943 года, когда Гитлер узнал о том, что фельдмаршал Паулюс в Сталинграде сдался в плен русским. Услышав эту новость, Гитлер пришел в неописуемую ярость, вылившуюся в тираду, которую он обрушил на генералов и офицеров Генерального штаба. Почему, вопрошал Гитлер, он произвел Паулюса в фельдмаршалы за пять минут до сталинградского краха? Неужели он не понял, что этим фюрер подвигнул его на почетную смерть? Конечно же он, Гитлер, рассчитывал, что и Паулюс, и его генералы покончат с собой. Они должны были сомкнуть ряды, до конца обороняться, а последнюю пулю пустить себе в лоб. Почему же они не застрелились? «Самоубийство, – угрожающе вещал Гитлер, – это путь, который людям иногда приходится выбирать». Даже в мирное время «в Германии 18 – 20 тысяч человек ежегодно сводят счеты с жизнью, находясь в иных, более благоприятных ситуациях». Какие могут быть оправдания для потерпевшего поражение военачальника? «Когда у него сдают нервы и он понимает, что положение вышло из-под его контроля, ему ничего не остается, как признать это и застрелиться»[43]. В апреле 1945 года Гитлер понял, что пробил час его Сталинграда. Я не думаю, что он не смог сам последовать своему прежнему указанию. Он должен был предпочесть смерть солдата, смерть от пули.
Но почему тогда русские исключили пистолет из своей версии смерти Гитлера? Есть одно рациональное объяснение, которое хотя и является предположительным, может тем не менее оказаться верным. Русские могли скрыть истинную причину смерти Гитлера по той же причине, по какой он выбрал способ самоубийства: смерть от пистолетной пули была смертью солдата. Лично я подозреваю, что причина кроется именно в этом. В конце концов, такая позиция хорошо согласуется с поведением русских вообще. Тираны прошлых веков сокрушали поверженные, но опасные идеи устрашающими публичными казнями: виселицы, дыба, кровавое четвертование служили in terrorem populi[44]. Однако такие казни, какими бы эффективными они ни были, в конечном счете порождали мифы: поклонение останкам, паломничества к местам казней. Русские большевики предпочитали, как правило, менее зрелищные способы: их идеологические противники незаметно исчезали в безымянных могилах, на которых не значились даты смерти. Таким образом, большевики уничтожали останки, которые могли бы стать объектом почитания. Я уже предположил, что именно по этой причине, руководствуясь именно такой философией, русские скрыли обстоятельства смерти Гитлера, скрыли его кости и уничтожили сцену его самоубийства и нордических похорон. Когда же скрывать факты стало невозможным, они признали реальность самоубийства Гитлера, за исключением одной детали, которую они сочли нужным изменить. Смерть от пули показалась бы немцам героической. Отравление ядом могло показаться русским более подходящей версией.
41
Эта гипотеза могла бы считаться правомерной, если бы русские обнаружили следы яда в теле Гитлера. Но я скептически отношусь к такой возможности. Даже для русских пулевое отверстие в голове Гитлера послужило бы куда более убедительным свидетельством о причине смерти, нежели следы какого-то яда. Если русские умалчивали о пулевом отверстии, то почему мы должны верить в их версию об отравлении ядом?