Летом 1945 года к британским военным властям в Ганновере обратился люксембургский журналист Жорж Тьер. Этот Тьер искал работу и утверждал, что хорошо осведомлен о многих вещах и располагает интересной информацией о жизни Гитлера в берлинском бункере, но, так как он не смог привести какие-либо доказательства своей причастности к этим высоким политическим сферам, его заявление было оставлено британцами без внимания. Позже, однако, этот человек был задержан по подозрению в использовании подложных документов. После ареста выяснилось, что он не люксембуржец, а немец, и что его настоящее имя не Жорж Тьер, а Хайнц Лоренц. Он был интернирован, а в ноябре 1945 года, во время рутинного обыска, в подкладке его пиджака были найдены какие-то бумаги. Это оказалось личное и политическое завещание Гитлера, а также документ, подписанный Геббельсом и озаглавленный: «Дополнение к политическому завещанию фюрера». На допросе Лоренц признался, что был в бункере Гитлера до конца и получил задание доставить найденные у него документы в Мюнхен. Лоренц подтвердил утверждение Геббельса о том, что всего было три копии этих документов. Лоренц также показал, что во время бегства из Берлина его сопровождали еще два человека – майор Вилли Иоганмайер, который должен был доставить политическое завещание Гитлера фельдмаршалу Шернеру, и штандартенфюрер СС Вильгельм Цандер, который должен был доставить адмиралу Дёницу оба завещания и свидетельство о браке Гитлера с Евой Браун. Таким образом, для того, чтобы окончательно убедиться в подлинности представленных документов, надо было найти Иоганмайера и Цандера.
Отыскать Иоганмайера оказалось легко, так как он, не прячась, жил с родителями в Изерлоне. Этот простой и мужественный служака, безусловно преданный Гитлеру, поначалу отрицал, что вообще был в бункере, но потом, поняв, что запирательство бесполезно, стал утверждать, что был лишь сопровождающим Цандера и Лоренца, – он должен был провести их через русские позиции. О порученной этим офицерам миссии он ничего не знал и ни о чем их не спрашивал. Мы не смогли ничего больше от него добиться, и, несмотря на явное противоречие между его показаниями и показаниями Лоренца, Иоганмайер почти убедил следователей. Как бы то ни было, вести расследование дальше было невозможно без показаний Цандера.
Дом Цандера находился в Мюнхене, но все указывало на то, что в Мюнхене он – после поражения Германии – не появлялся. Жена Цандера жила со своими родителями в Ганновере и утверждала, что не видела мужа с конца войны. Женщина сказала, что надеется узнать какие-либо новости о муже, и даже дала следователям фотографии Цандера вместе с адресом его матери и братьев в надежде получить хоть какие-то сведения о нем. Однако эти следы завели розыск в тупик. В конце концов стало ясно, что все это была хорошо спланированная игра, имевшая целью замести следы и запутать следователей. Посетив Мюнхен в декабре 1945 года, я вскоре убедился в том, что Цандер жив и скрывается, а фрау Цандер, стремясь выгородить мужа, сумела убедить его мать и братьев в том, что он мертв. Опросив нескольких местных жителей, я установил, что Цандер – под именем Фридриха-Вильгель ма Паустина – жил и работал садовником в одной деревне на берегу Тегернзе.
С этого момента арест Цандера стал лишь вопросом времени. В комендатуре Тегернзе мы проверили все перемещения Цандера и выяснили, что он проживает в деревушке Айденбах близ Пассау – недалеко от австрийской границы. Я прибыл туда в сопровождении офицеров американской разведки, и там, в 3 часа ночи 28 декабря, Цандер был арестован. Он жил в этой деревне вместе с секретарем Бормана. Во время допроса он показал себя разочаровавшимся в нацизме идеалистом. Поняв, что его прежний мир безвозвратно погиб, он не стал ничего скрывать. Его показания полностью соответствовали показаниям Лоренца. Цандер с документами добрался до Ганновера, а оттуда, осознав, что доставить документы Дёницу физически невозможно, отправился пешком в Мюнхен и спрятал документы в шкатулку. Эта шкатулка находилась у его друга в Тегернзе, однако возвращаться туда за ней нам не пришлось. Встревоженный ночным арестом, друг Цандера предпочел добровольно сдать шкатулку оккупационным властям. В ней действительно были обнаружены те документы, о которых говорил Лоренц, – два завещания Гитлера и свидетельство о браке.
После ареста Цандера мы вернулись в Северную Германию, к несгибаемому Иоганмайеру, мнимую неосведомленность которого опровергли своими показаниями оба его спутника. Тем не менее Иоганмайер продолжал твердо держаться своей версии. Документов у него нет, говорил он, и представить их нам он поэтому не может. Было ясно, что им двигала лишь верность присяге. Ему было сказано, что эти документы ни в коем случае не должны были попасть в руки союзников, и он был преисполнен решимости выполнить этот приказ, невзирая ни на какие обстоятельства. Этого бесстрашного и неподкупного вояку можно было переубедить только доводами разума, и я воззвал к разуму: он не может дать нам ничего нового. Мы не можем поверить в его историю, так как она противоречит другим показаниям и объективным данным. У нас нет никакого интереса удерживать его в тюрьме, но он будет сидеть до тех пор, пока не объяснит нам свое непонятное упрямство. В течение двух часов Иоганмайер стойко сопротивлялся и этим доводам. Они не могли пробить его твердолобое упрямство. Но после паузы обращение все же произошло. На допросах прессинг должен быть непрерывным, но убеждение нуждается в паузах, ибо только в этих паузах человек обдумывает и оценивает аргументы. Именно во время паузы в допросе Иоганмайер все обдумал и убедился в нашей правоте. Он решил (как он объяснил нам во время долгого пути в Изерлон), что уж если его спутники, высокопоставленные партийные чины, смогли так легко предать свои нацистские идеалы и своих руководителей, то зачем донкихотствовать ему, простому беспартийному солдату, страдать и защищать уже про данное и преданное дело. Итак, после паузы, когда мы снова приступили к этому нескончаемому допросу, он просто сказал: «Ich habe die Papiere»[5]. Собственно, ему не надо было больше ничего говорить. На машине мы поехали в Изерлон, где Иоганмайер привел меня на огород за домом. Было уже темно. Топором Иоганмайер разбил мерзлую землю и вытащил из тайника бутылку. Бутылку он тоже разбил топором, извлек из нее и протянул мне последний недостающий документ – третью копию политического завещания Гитлера, а также эмоциональное письмо, в котором генерал Бургдорф сообщал фельдмаршалу Шернеру «потрясающую новость об измене Гиммлера», которая и заставила Гитлера изменить свою последнюю волю.