Но не успел он добраться до третьего этажа, как получил тяжелый удар по затылку. Ступенька метнулась навстречу и врезала ему в лицо. Когда Кляйн поднялся, его уже окружили одноглазые люди, а в глаза текла собственная кровь. А потом его били так сильно и так часто, что он уже ничего не слышал – точнее, звук доходил волнами, – и казалось, он падал так низко, сколько на лестнице нет ступенек, а после уже с трудом помнил, что он вообще человек.
Когда взгляд Кляйна снова сфокусировался, над ним высился Борхерт. Кляйн осознал, что лежит на полу в комнате Борхерта, а из носа лентами струится кровь пополам с соплями. Он подтянулся и сел, провел рукой по лицу.
– Ну, мистер Кляйн, – сказал Борхерт, – похоже, я очень срочно был вам нужен.
Кляйн промолчал.
– Так в чем же дело?
Он попытался ответить, но, прежде чем заговорить, пришлось проглотить кровь.
– И это того стоило, мистер Кляйн? – спросил Борхерт. – А ведь какое было красивое лицо. Вы готовы обменять лицо на разговор лицом к лицу?
– Мне надо их видеть.
– Их? Мой дорогой Кляйн, но кого – их?
– Людей с кассеты.
– Мистер Кляйн, – сказал Борхерт. – Вы однушка. Разве можно надеяться, что человек с двузначным количеством…
– Мне надо их видеть, – повторил Кляйн.
– Но, мистер Кляйн…
– С кассетой что-то не так. С вопросами. Ничего не сходится.
Борхерт холодно на него посмотрел:
– Пусть кассета вас не тревожит, мистер Кляйн. Почему вы просто не примите ее такой, какая она есть?
– Потому что она не то, чем кажется.
Борхерт медленно кивнул:
– Очень хорошо, мистер Кляйн. И что вы предлагаете?
– Я должен их видеть, – сказал Кляйн. – И плевать на ваши правила.
– И вы желаете, чтобы я занялся всеми приготовлениями. Вы в этом вполне уверены?
– Да, – сказал Кляйн.
Борхерт вздохнул:
– Да будет так. Я займусь всеми приготовлениями, мистер Кляйн. Вы увидитесь с ними завтра.
– Я хочу видеть их сегодня.
– Не сегодня – завтра. Не испытывайте удачу.
Кляйн кивнул, встал. Избитое тело болело.
– Будете так добры стереть кровь с пола, прежде чем уйти, мистер Кляйн? – попросил Борхерт, вставая со стула и идеально удерживая равновесие на единственной ноге. – И, мистер Кляйн, теперь за вами замечены проявления агрессии. Советую быть осторожнее.
Поздним вечером пришел Гус с полупустой бутылкой скотча, которую он нес, придерживая сгибом локтя, – скотч, по его словам, был «подарком от Борхерта».
– Как любезно с его стороны, – безучастно произнес Кляйн.
– Почему он вообще вспоминает о вас после сегодняшней эскапады – за гранью моего понимания, – сказал Гус.
– Может, поэтому мне и досталось только полбутылки.
Гус кивнул:
– У вас есть стаканы?
– Нет.
– Видимо, Борхерт решил, что вы из тех, кто пренебрегает стаканами, – сказал Гус. Он неуклюже потеребил крышку перебинтованной рукой. – Вынужден попросить вас открыть.
– Как рука? – спросил Кляйн.
– Очень приятно, что вы интересуетесь. Иду на поправку, спасибо, – ответил он, поднимая замотанный обрубок. – Нужно держать ее на весу. И нельзя много пить. Алкоголь разжижает кровь, и все такое.
Кляйн открутил крышку бутылки и выпил. Хороший скотч – или как минимум неплохой. Он сделал еще глоток, прежде чем подвинуть бутылку Гусу, который умудрился поднести ее ко рту культями как палочками для еды. Он едва не опрокинул бутылку, когда ставил ее на стол.
– Почему вы передумали? – спросил он.
– Передумал? – переспросил Кляйн.
– Насчет ампутации.
– А кто сказал, что я передумал? – подняв бутылку, он отхлебнул еще.
– А зачем еще Борхерту присылать вам бутылку? Вы услышали зов?
– Я не понимаю, о чем вы.
Гус кивнул:
– Это только ваше личное дело – и ничье больше.
Кляйн потянулся к бутылке, увидел, как в нее ткнулась его культя и едва не уронила.
– Мое личное дело, и ничье больше, – повторил он вслух, но голос как будто звучал издалека.
– Вот именно. Я так и говорю.
Кляйн увидел, как из окончания руки, из культи, странным образом вырастает призрак ладони, бледный и прозрачный.
– Вот именно, – услышал он свой голос. Поиграл отсутствующими пальцами, увидел, как они двигаются. Руку отрезали, но ее призрак по-прежнему на месте. Может быть, это и имеется в виду под зовом? Может быть, Борхерт, лишенный большинства конечностей, видел призраки того, что ему не хватает: как вырастают пропавшие члены тела, невоплощенные, чистые.