— Ну, старина, где живешь? — спросил Мюро.
— На Кабульской улице.
— На Кабульской улице?
— Это в районе вокзала Сен-Лазар.
— Взбрендило тебе там окопаться, — сказал Понсек. — Мы вот живем на улице Гей-Люссака.
— В районе вокзала Сен-Лазар полно борделей, — заметил Бреннюир.
— Да, хватает, — подтвердил Тюкден, хотя не смог бы назвать ни одного адреса.
— Вы знаете Роэля? Он тоже пишет диплом по фило(софии).
— В Сорбонне я его не встречал.
— У него не так много времени там появляться. Он воспитатель.
— Еще один из Гавра, — сказал Понсек, испытывавший местечковую гордость.
— А Ублен что поделывает? — спросил Мюро.
— Он стал медиумом, — ответил Тюкден. — Ест только рис и проповедует воздержание.
Все покатились со смеху.
— Это тот парень с пышной шевелюрой, который был с вами? — спросил Бреннюир.
— Кто же еще? — сказал Мюро.
— Я их обоих запомнил, — сообщил Бреннюир.
Соотечественники снова схватились за бока от хохота. Что касается Вюльмара, то он до веселья не снизошел и хранил молчание. Бреннюир не унимался:
— Вы тоже медиум?
— Ни в коем случае.
— Он бергсонец, — сообщил Мюро.
— Когда пишешь диплом по фило(софии), лучше отказаться от личных взглядов, — заметил Бреннюир.
— У вас их нет? — спросил изумленный Тюкден.
— Они у меня те же, что у преподавателей, так надежнее.
— Мне все равно, какие у них взгляды.
— Это не все равно для экзаменов.
— Бреннюир прав, — вмешался Мюро. — Личные взгляды — залог провала.
— Особенно на Ф.М., — вставил Винсен.
— Он думает, что на Ф.М. одни идиоты, — сказал Вюльмар, внимательно изучая кружку с пивом. — Достал со своей фило(софией).
Тюкден улыбнулся. Лучше было принять это за шутку.
Его знакомые заговорили о юбках. Мюро только что бросил одну девчонку, которая работала у хозяина канцелярского магазина, что на углу улицы Сен-Жак и улицы Суффло. Она за ним бегала, но все без толку, он не хотел с ней связываться. Понсек, как это часто бывает, сох по мулатке, будущей медичке, и ходил взбудораженный и днем, и ночью. Ничего, он готов ждать, сколько потребуется, но в конце концов уложит ее. Бреннюир решительно отверг любовь студенток и теперь восторгался служанками. Он не скрывал, что каждый вечер имеет папину горничную. Вюльмар принялся восхвалять дома терпимости. По этому поводу убежденный антиклерикал Мюро заметил, что церкви следует называть домами нетерпимости. Бреннюир окрестил его омэ[24] и обвинил в том, что фразу он где-то свистнул. Тогда Вюльмар стал уверять, что однажды строил глазки монашке. Беседы вольного содержания продолжились еще немного, затем компания разделилась; студенты Ф.М. отправились в одну сторону, Бреннюир — в другую, а Тюкден — в третью.
Винсен уходил от них, как в воду опущенный. Он корил себя:
во-первых, за то, что иронично отозвался о своем лучшем друге, а это низость;
во-вторых, за то, что не обругал Вюльмара, а это трусость;
и в-третьих, за то, что у других есть сексуальные радости. Весь день он пережевывал горькую правду: он девственник и трус. Вечером, садясь в метро, он решил, что отчаиваться рано, но на следующий день при встрече с Убленом по-прежнему оставался девственником и трусом.
— Вчера видел Мюро и Понсека. Кретины, только юбки на уме. А понту — будто они уже доктора. Тоска слушать.
— Вообще-то Мюро парень ничего.
— С ним был друг Роэля, он пишет диплом. Хвастается, что не имеет личных взглядов. Знаешь, такой парижанин-выскочка.
Ублен не обращал внимания на бухтение Тюкдена, который, заметив это, умолк. Некоторое время они вышагивали молча.
— Будь ты настоящим бергсонцем, — сказал вдруг Ублен, — ты стал бы медиумом.
— Возможно, только я не настоящий бергсонец.
— Ну, я имел в виду, что ты бы интересовался психическими исследованиями. Ты не можешь игнорировать эту часть психологии. Если бы удалось доказать, что душа продолжает жить хотя бы несколько дней, это уже был бы грандиозный результат.
— Мне плевать. Меня интересует только жизнь, жизнь на этой земле. Остальное — досужие домыслы душевнобольных, как говорил Ницше.
— То есть, по-твоему, я больной? А сам Ницше не был больным?
Они дошли до угла бульвара Сен-Жермен и улицы Сен-Жак, когда два сутенера в каскетках и габардиновых синих пальто обогнали их и обернулись. Один сказал:
— Ну и видок у этих двоих, бараны нечесаные.
Второй сказал:
— Противно смотреть.