18. Таким образом, индивидуальная субстанция выступает как нечто бесконечно активное, поскольку преобразующая призма заложена в ней самой.
19. Кроме того, являясь вневременной в метафизическом мире, она, тем не менее, развивается, и это развитие, преобразованное призмой внутреннего восприятия, заставляет говорить о текучести внутренних явлений.
20. Метафизический мир находится вне любых категорий времени, пространства, причинности и т. д., и даже вне субстанции.
21. Любая проблема, возникающая в связи с метафизическим миром, неразрешима, так как язык подчинен категориям. Этот мир останется для нас непостижимым, пока язык будет выступать посредником между ним и нами.
22. Метафизический мир не существует, поскольку существование есть категория.
23. «Субстанция», выделяющаяся из остального метафизического мира, формируется для применения категорий.
24. Мир субстанций (и сущностей), рассматриваемый через категории, составляет мир явлений.
25. «Субстанция», выделяющаяся из других субстанций, рассматривает метафизический мир в прогрессирующем искажении.
26. Бытие-над-Бытием есть метафизический мир; Бытие-утверждающее-Небытие есть мир выделяющихся субстанций; Бытие-Небытие есть мир явлений.
27. Наука и религии суть ограничения метафизики.
28. История есть неподвижное развитие.
Винсен Тюкден не смог удержаться на уровне этих двадцати восьми пунктов. Весна все в нем перевернула. Он зашлепал по черным лужам эрудиции. Читал он теперь только книжные каталоги, библиографии, справочники. Он бродил по улицам, но улицы были всегда одни и те же. Он принялся писать стихи, например, вот такие:
ГИПСОВАЯ СТАТУЯ
Он продолжал готовиться к экзамену по (общ)ей (фило)софии и логике.
VIII
Когда настало время вишен[33], месье Мартен-Мартен ощутил, как в нем пробуждается интерес к женщинам.
— Ох уж эти шелковые чулки, — говорил он, разглядывая ноги своей машинистки, — от них с ума можно сойти.
— Других писем сегодня не будет?
— Если бы я предложил вам вечером вместе поужинать, вы бы согласились?
— Сегодня день рождения моей тетушки, месье. Так что у нас семейный ужин.
— Я так и знал. Нет, мадемуазель, других писем сегодня не будет.
Месье Мартен-Мартен вздохнул. Он поправил бумаги, слегка прибрался вокруг, а затем, надев котелок, вышел. В это время он привык встречаться в каком-нибудь кафе Латинского квартала с двумя своими новыми друзьями: преподавателем истории на пенсии, звавшимся Толю, и его свояком, издателем книг по искусству Бреннюиром. Но в тот день он направился туда не сразу, а взял такси и велел отвезти себя на улицу Пти-Шам к дому 80-бис. Он вскарабкался аж на шестой этаж и встал, тяжело дыша, перед дверью, медная табличка которой указывала на принадлежность этой квартиры некой мадам Дютийель. Он позвонил и вошел.
— Как вас представить? — спросила горничная.
— Хм, и давно вы здесь работаете? — спросил месье Мартен-Мартен, смерив ее взглядом от ягодиц до бюста.
— Нет, месье, всего месяц. Как вас представить?
— Скажите: месье Дютийель.
Она вышла и тотчас вернулась.
— Мадам вас ждет.
Посетитель прошел в небольшую гостиную, напичканную мебелью и безделушками, коврами и подушками. В кресле, обитом тканью цвета перванш[34], сидела старая сводница. Она приветливо ему улыбнулась, сверкнув вставной челюстью и перстнями на пальцах.
— Луи, старина, — сказала она ласково. — Давненько ты не приходил меня навестить.
Он чмокнул ее в лоб и уселся в почтительной позе на вычурном стуле.
— Всю зиму было много дел. А теперь наконец настало время развлечений.