Я бросаюсь бежать по улице, толкая коляску перед собой.
ГЛАВА 6
Ангел умирает.
Лежа с забинтованным туловищем на диване, он ничем не отличается от человека. На лбу блестят капли пота. Он горячий на ощупь, словно в лихорадке.
Мы в здании одной из бесчисленных, недавно созданных интернет-компаний в Кремниевой долине. То, которое я выбрала, находится в бизнес-парке, заполненном одинаковыми строениями, и я надеюсь, что если кому-то сегодня и придет в голову совершить налет на офисное здание, он выберет другое, практически неотличимое от нашего.
Тем более что для этого есть повод — в вестибюле лежит труп. Он уже был там, когда мы пришли, — холодный, но еще не разложившийся. В здании ощущался запах бумаги и тонера, к которому добавлялся лишь слабый намек на присутствие мертвеца. Первым моим желанием было перебраться куда-нибудь. Собственно, я уже собралась так и сделать, когда вдруг пришло в голову, что подобное желание возникнет и у любого другого.
Входная дверь стеклянная, и труп видно снаружи. Мертвец лежит на спине в двух шагах за дверью, раскинув ноги и раскрыв рот. Поэтому я и решила выбрать это здание в качестве нашего временного пристанища. Здесь достаточно холодно для того, чтобы труп не начал вонять слишком быстро, хотя, полагаю, скоро нам придется уйти.
Ангел лежит на кожаном диване в помещении, напоминающем кабинет директора. Стены украшены черно-белыми фотографиями парка Йосемити в рамках, а на столе и полках стоят фото женщины и двух малышей в одинаковых костюмчиках.
Я выбрала одноэтажное здание, не слишком приметное, с вывеской компании «Зиготроникс». Кресла и диваны в вестибюле окрашены в яркие цвета, среди которых преобладает пурпурный и желтый. Возле кабинок для персонала стоит семифутовый надувной динозавр. Старая добрая Кремниевая долина... Думаю, мне бы понравилось работать в подобном месте, если бы я смогла окончить школу.
Здесь есть маленькая кухня. Я едва не расплакалась, увидев кладовую, забитую всевозможной снедью. Сладкие батончики, шоколадки, даже коробка лапши быстрого приготовления, той, что продается прямо в стаканчиках. Почему мне раньше не приходило в голову заглянуть в офисы? Вероятно, потому, что я никогда в них не работала.
На холодильник я не обращаю внимания, зная, что там нет ничего съедобного. Электричество все еще работает, но с перебоями и часто отключается на несколько дней подряд. Вероятно, в морозилке еще осталась еда, судя по запаху, — у яиц, с которыми мама не расстается, такой же. В здании есть даже собственный душ — вероятно, для страдающих ожирением начальников, пытающихся сбросить вес в обеденный перерыв. Так или иначе, он весьма пригодился для того, чтобы смыть кровь. Все домашние удобства налицо — естественно, не считая семьи, с которой действительно можно было бы чувствовать себя как дома.
Учитывая обстоятельства, у меня почти ни дня не проходило без мыслей о том, что без семьи было бы куда лучше. Но оказывается, это неправда. Теперь я постоянно задаюсь вопросом, как счастливы были бы Пейдж и мама, если бы мы нашли этот дом вместе. Мы смогли бы задержаться здесь на неделю, делая вид, будто все в порядке.
Я чувствую себя брошенной на произвол судьбы, потерянной и никому не нужной. Теперь я начинаю понимать, что заставляет новых сирот присоединяться к уличным бандам.
Мы пробыли здесь два дня. Два дня, за которые ангел не умер, но и не пришел в себя. Он просто лежит, весь в поту.
Я уверена, что он умирает. Иначе бы уже давно очнулся, разве не так?
Нахожу под раковиной аптечку, но пластырь и прочее вряд ли годятся для чего-то большего, чем порезы от бумаги. Я роюсь в аптечке, читая этикетки на пакетиках. Есть бутылочка с аспирином. Сбивает ли аспирин лихорадку так же, как снимает головную боль? Я читаю этикетку, и она подтверждает мои предположения.
Я понятия не имею, действует ли аспирин на ангелов и связана ли как-то лихорадка моего подопечного с ранами. Может, это для него нормальная температура. То, что он выглядит как человек, вовсе не означает, что он таковым является.
Я возвращаюсь в кабинет с аспирином и стаканом воды. Ангел лежит ничком на черном диване. В первую ночь я пыталась накрыть его одеялом, но он постоянно его сбрасывал. Так что сейчас на нем только штаны, сапоги и бинты вокруг туловища. Я сперва хотела снять штаны и сапоги, когда смывала с него кровь под душем, но решила обойтись без этого.
Черные волосы ангела прилипли ко лбу. Я хочу, чтобы он проглотил несколько таблеток и выпил воды, но никак не могу привести его в чувство. Он просто лежит, словно горячий кусок камня, и ни на что не реагирует.
— Если не выпьешь воды, я просто брошу тебя умирать одного.
Его забинтованная спина безмятежно поднимается и опускается. И так уже два дня.
Я четыре раза отправлялась на поиски мамы, но далеко не уходила, боясь, что ангел очнется, пока меня не будет, и я лишусь шанса найти Пейдж, прежде чем он умрет. Сумасшедшая женщина еще может постоять за себя на улице, но прикованная к инвалидной коляске маленькая девочка — никогда. И потому каждый раз, вернувшись из поисков, я бросаюсь к ангелу, чтобы убедиться, к своему облегчению и недовольству, что он все еще без сознания.
Уже два дня я по большей части сижу и ем лапшу, в то время как моя сестра...
Я не могу вынести даже мысли о том, что с ней сейчас. Мне не хватает воображения представить, что нужно ангелам от человеческого ребенка. Вряд ли ее захватили в рабство — она даже не может ходить. Заставляю себя не думать о том, что может случиться или уже случилось. Мне просто нужно сосредоточиться на том, чтобы ее найти.
Меня охватывают ярость и бессилие. Нестерпимо хочется швырнуть стакан с водой в стену, сорвать полки и заорать что есть мочи, словно капризный двухлетний ребенок. Желание это так сильно, что у меня начинают дрожать руки и я едва не проливаю воду.
Вместо того чтобы разбить стакан, я выплескиваю воду на ангела. Хочется кинуть следом и стакан, но я сдерживаюсь.
— Очнись, черт бы тебя побрал! Очнись! Что с моей сестрой? Чего от нее хотят? Где она, черт возьми? — кричу я во всю силу легких, зная, что могу привлечь с улицы бандитов, но сейчас меня это не волнует.
Я с размаху пинаю диван.
К моему крайнему изумлению, веки ангела медленно поднимаются и на меня устремляется взгляд его темно-синих глаз.
— Можно потише? Я спать хочу.
Его хриплый голос полон боли, но тем не менее в нем слышится высокомерный тон.
Я падаю на колени, глядя прямо ему в глаза:
— Куда улетели другие ангелы? Куда унесли мою сестру?
Он демонстративно закрывает глаза.
Я с силой бью его по спине, прямо по окровавленным бинтам.
Ангел быстро поднимает веки, скрежеща зубами. Он шипит от боли, но не вскрикивает. Взгляд его полон злобы. Я с трудом сдерживаю желание отойти назад.
— Тебе меня не напугать, — ледяным тоном говорю я, пытаясь подавить страх. — Ты слишком слаб, чтобы даже стоять на ногах, ты потерял много крови и без меня бы уже умер. Говори, куда ее унесли.
— Она умерла, — спокойно отвечает он и закрывает глаза, словно вновь собираясь заснуть.
Могу поклясться — мое сердце замирает на целую минуту. Пальцы холодеют. Наконец я вновь
обретаю способность дышать.
— Врешь. Врешь!
Он не отвечает. Я хватаю лежащее на столе старое одеяло.
— Смотри!
Я разворачиваю одеяло, и из него на пол вываливаются потрепанные крылья. Они смялись, перьев почти не видно. Упав, крылья слегка раскрываются, и тонкий пух поднимается, словно потягиваясь после долгого сна.
Я замечаю страх в глазах ангела — такой же, как у человека, который увидел свои собственные ампутированные ноги, вываливающиеся из побитого молью одеяла. Понимаю, что веду себя непростительно жестоко, но не могу поступить иначе, если хочу снова увидеть Пейдж живой.