Подпольная анонимная сила бросила народные массы перед самой войной, когда жутко встал вопрос, быть или не быть бессмысленной мировой бойне, на улицы и площади русских городов. Она направила эти массы с портретами царя в руках пред царский дворец, задала им тон, чтобы те пели «Боже, царя храни!» и кричали: «Да здравствует война!» Она годами по плану готовила массы к запроектированной ею войне, годами писала в своей печати и говорила устами своих русских единомышленников о славянофильстве и о «славянских ручьях в русское море». И, наконец, в самый решительный момент она мастерски разыграла в русском парламенте, — Государственной думе, через своих русских говорунов Милюковых, Гучковых, Черновых и многих, очень многих на улице и в печати, предательскую сцену непоколебимого единства русского народа в случае войны. Анонимная сила убедила всех, объединила всех, принудила царя и «сделала» свою войну с тем, чтобы сразу после её начала повернуть острие копья и против царя, и против народа. Ещё до войны, в сентябре 1910 года, съехался со всего мира в Копенгаген большой конгресс 2-го социалистического рабочего Интернационала. В зале Одд Феллов Иаласта собралось множество мировых братьев, представителей великих лож всех стран мира. Между другими были тут такие имена, как: Эберт, Шайдеман, Ульянов, Бронштейн, Вандервельде, Жорес, Брантинг Адольф Хоффман, д-р Франк, д-р Давид, д-р Зюдекум, Карл Каутский, Штадхаген, Роза Люксембург, Либкнехт Клара Цеткин и многие другие мировые братья. Эти люди и считали себя выразителями интересов рабочих. Брат Бриан не появился на конгрессе, так как занимал в это время пост президента министров Франции. В своём письме к конгрессу он обещал, как шеф французского правительства, делать всё, чтобы помогать развитию «социализма». Конгресс недвусмысленно занялся вопросами поведения своих революционных авангардов в Германии, Австро-Венгрии, России и Турции во время войны. Конгресс решил установить, в случае неминуемой войны для всех рабочих партий этих воюющих стран совместное сотрудничество и стремиться изо всех сил к тому, чтобы использовать политический и экономический кризис, который грядущая война неминуемо вызовет в тылу именованных стран. Было поставлено делать всё возможное для того, чтобы вызвать возмущение народных масс и ускорить устранение в этих странах существующих монархических правительств.
Зная об этом, легко отгадать, кто такие были суфлёры, которые так назойливо, не давая передышки, засыпали русский народ состряпанными ими слухами.
На следующее утро после свадьбы в Озерове было тихо. Многие гости из окольных мест сразу разъехались, по домам, а приезжие издалека спали теперь крепким сном. Андрей Иванович поднялся по привычке рано. Он отправился на верхнее озеро, на пляж, чтобы освежиться в его прозрачной воде. Переплыв озеро на другую сторону, он улёгся на траве, чтобы отдышаться. Он думал о новостях, о которых ему коротко рассказал муж сестры Наталии, приехавший из Петрограда, Рамсин.
Андрей Иванович чувствовал уже давно, что на Россию надвигаются мрачные тучи, что эти тучи заволокли уже все горизонты кругом, что каждую минуту можно ожидать первого оглушительного удара грома. О подрывной работе анонимных врагов он знал давно. Он наблюдал за ней постоянно, хотя противопоставить ей ничего не мог. Разрушительной работе врагов помогало всё. Казалось, что сам Бог восстал против России и её народа, отступил от них, отняв у них дух и дерзновение. Новости из Питера иначе истолковать было нельзя. Они говорили о том, что страна с трудом защищалась на внешних фронтах, но ещё меньше того в тылу. Бессильные и, как казалось, равнодушные ко всему власти не предпринимали ничего, чтобы поставить барьер хозяйничавшим без стеснения в стране и, ещё больше того, в самом Петрограде эмиссарам тёмной силы. В высших правительственных кругах воцарились нерешительность, безволие и равнодушие ко всему тому, что происходило в отдельных министерствах, где вдруг и необъяснимыми путями появлялись совершенно неизвестные люди и занимали важные посты. В высшем придворном кругу не переставали плестись интриги за положение при Дворе, за влияние и за материальные интересы. Высшая знать и даже многочисленные члены императорского дома вели себя так, как если бы никакой войны и невыносимых её тягот вообще не было. Роскошные пиры и балы не переставали. Молодые князья, вскоре после геройской гибели князя Олега Константиновича, отступили с передовых линий фронта. Пример Олега испугал их. Они предпочли оставаться в Петрограде и ничего не делать, чем делить лишения и опасности с русским народом на фронте, подавать ему пример и служить своему царю по-настоящему. В этих кругах возник вдруг большой интерес к оккультизму. Появились какие-то медиумы и маги, ни происхождения которых, ни в квалификации и, ещё меньше, их настоящих целей никто не знал. И мужчины, и женщины забыли, казалось, в своём большинстве и о здравом разуме, и о своём православии, и потонули в мистицизме, навеянном им этими проходимцами и шарлатанами. Они стремились заглянуть за завесу будущего, противоестественно выведать заранее всё о своей жизни и судьбе, ожидая от своих медиумов и магов самых богатых посул в будущем, которые те им охотно и за хорошее вознаграждение давали, располагая их ещё больше к бездействию и лени. Карма тут определяла всё, личные усилия людей ничего изменить не могли. Эти безрадостные новости из столицы, в самом деле, не предвещали ничего хорошего. Мураховский, лёжа на спине и глядя в синеву неба, безнадёжно качал головой.
— Когда Бог захочет кого-нибудь наказать, то лишает его разума, — сказал он вслух и, поднявшись, направился было вдоль берега к плотине.
— Андрей Иванович, боитесь плыть назад? — раздался вдруг голос с другого берега, с пляжа. Это был Рамсин, шурин, придворный чиновник из столицы.
— Нет, Сергей Николаевич. Я собрался прогуляться вокруг озера. Плывите сюда! — крикнул Мураховский шурину, стоявшему в купальном костюме и с полотенцем через плечо на другом берегу.
— Нет, нет, мой дорогой. Моё время прошло для таких упражнений. Задышка да судорога в ногах потянут прямо на дно, — ответил тот, сложив руки рупором.
Мураховский рассмеялся и, подбежав к берегу, нырнул. Он вынырнул далеко от берега, отряхнулся и поплыл к своему гостю, взмахивая в такт сильными, загорелыми руками.
— Вы, Андрей Иванович, засиделись, как я вижу, в тылу. С таким здоровьем и мышцами — место на фронте, — засмеялся Рамсин, бросая на песок полотенце и направляясь к воде. Сергей Николаевич Рамсин был уже в летах. Его волосы на голове и на груди были совсем седыми. Лицо же, как контраст сединам, было удивительно моложаво. Казалось, покрась он брови и густые волосы на голове, мог бы выглядеть совсем молодым человеком.
Мураховский вышел на берег, обтирая обеими руками воду с лица.
— Доброе утро, Сергей Николаевич! Как спалось тут у нас в Озерове?— спросил он и, не ожидая ответа, продолжал, смеясь. — В воинском присутствии в Сумах тоже заметили мои мускулы. Через месяц, если не раньше, отправят куда-нибудь на фронт. Меня радует это, — серьёзно сказал он.
— Доброе утро! Я спал замечательно, хотя и мало. На Неве в наше время наблюдательным и думающим людям трудно спать спокойно. Тут у вас, Андрей Иванович, такое спокойствие и растворение воздухов, что можно подумать, что ни войны, ни всероссийского траура, ни этих наших тупиц в Питере нет. Я принимаю с благодарностью ваше предложение погостить тут у вас подольше. Наташа и Леночка очарованы вашим Озеровым, — сказал Рамсин и, помахав рукой, пошёл в воду, окунулся раз, другой и поплыл вдоль берега, взмахивая белыми руками и громко хлопая ладонями по воде.
Пять дней спустя после свадьбы в Озерове остались: отец Алексей, тесть Мураховского с женой, сестра Наталия с мужем и дочерью из Питера и председатель Союза Отечественников Карсавин с женой и тремя детьми: двумя взрослыми дочерьми и сыном-гимназистом. Остальные гости, кто раньше, а кто позже, разъехались по домам. Молодая пара Фадеевых оставалась в Озерове ещё три дня после свадьбы. Они, упоенные новшеством брачной жизни, по целым дням ходили по всему Озерову, в его самые дальние закоулки, где когда-то, многие годы тому назад, появились сначала ростки их детской привязанности, затем первые лепестки юношеской влюблённости и, наконец, расцвели цветы их взрослой любви. Они провели эти три дня в доме Лешневых на берегу нижнего озера. Их за эти три дня в Озерове почти никто не видел. В усадьбе они появились перед самым отъездом в Крым и, провожаемые молодыми Карсавиными, отбыли на Станцию Озерки. Жизнь в Озерове потекла дальше по своему обычному руслу в труде по имению или в дачной беззаботности тех людей, которые нашли тут отдых.