— Сергей Николаевич, мы можем послушать вас теперь с вниманием и без помехи. Вы не можете себе представить, в каком неведении о настоящем положении вещей живёт русская провинция с тех пор, как началась война. В газетах ничего настоящего об этом нет, да им теперь никто больше и не верит. Если этим слухам поверить, то можно просто сойти с ума, особенно тому, который не предполагает их предвзятости и злонамеренности, — сказал Мураховский, приглашая своих гостей движением руки к креслам в большом зале усадьбы. Тут царил полумрак и было прохладно.
— Эта неосведомлённость о настоящем положении на фронте и особенно в Петрограде царит не только в провинции. Такая же самая неопределённость царит и в Москве, а слухи да критика там похуже. В Москве среди интеллигентов эти слухи часто принимаются за чистую монету, и редко кто воздерживается от критики, — сказал Карсавин, садясь в кресло рядом с отцом Алексеем.
— Эти слухи, господа, к сожалению, имеют свои основания, — тихо вмешался Рамсин в разговор, раскуривая потухшую трубку. — Они опасны именно тем, что имеют какое-то реальное основание. Сначала создаётся реальное основание. Персонажи будущего слуха хитро и исподволь наводятся на тонкий лёд, действуют, как им кажется, по своей личной воле и из-за самых разумных побуждений. Когда сцена сыграна и стала явным происшествием, сообщена, так сказать, в газетах, тогда только начинается постройка слуха и отправка его на народный рынок. О том же, кто смастерил сцену и кто заставил её персонажи играть свои роли так, а не иначе, решать очень важные вопросы так, а не иначе, об этом на народном рынке никто не знает, да и не узнает. Например, каким-то инкогнито было необходимо поставить «немца» Штюрмера на чрезвычайно важный в данный момент пост президента министров. Очень немногие люди в России знают о том, что за таким германским именем, как Штюрмер, скрывается не немец, а еврей-выкрест, отец которого посещал в Вильно школу раввинов и никогда Штюрмером не назывался. Этот еврей-выкрест был образованным человеком, учителем гимназии и даже стал заслуженным дворянином. Всем вам известно, что многие евреи-выкресты у нас пользуются полным равноправием и могут занять в обществе любое положение. Отец убийцы Столыпина, как вам известно, был долголетним членом дворянского клуба в Киеве. Дело тут не в министре еврее, а в том, как на имени Штюрмера был построен опасный слух, подрывающий авторитет нашей верховной власти в самый напряжённый момент борьбы против нашего главного и опасного противника Германии, — продолжал Рамсин, заглядывая во вновь потухшую трубку.
— Я так и понял этот слух, Сергей Николаевич, — сказал Лешнев, подавая Рамсину свой кисет с табаком, — но я не предполагал за этим Штюрмером еврея. Почему бы у нас какому-то немцу по происхождению не стать военным министром, если целой армией против Германии командует Ренненкамф, а гвардейской дивизией заворачивает тоже немец, Раух. Да и сколько их у нас на высших и низших постах в армии. Многие из них ведут себя лучше, чем сами русские, — продолжал Лешнев.
— Совершенно верно. Никто из наших бывших немцев до Сухомлинова пока не дошёл, — согласился Карсавин.
— Я весь внимание, — обратился Мураховский к Рамсину. — Что там о «немце» Штюрмере?
— Дальше в моём примере о постройке слуха выступает личность Распутина, — снова взял слово Рамсин. — Этот таинственный для многих людей человек для меня лично не является больше тайной. Простой, грубый и несуразный селянин, он стал теперь опасным оружием в руках тёмных сил, в которых я с уверенностью предполагаю тех, которые мастерят разные опасные слухи у нас в России. Позже я могу поделиться с вами подробнее о личности Распутина, с которым я часто встречался и подробно знаком с историей его приближения ко Двору. Уже несколько лет прошло, как Распутин попал в руки своего первого секретаря Аарона Симановича, который, могу сказать с уверенностью, приобрёл над старцем неограниченное влияние.
— Вам всем должно быть известно о положении Распутина при Дворе. Годами этот человек был единственной гарантией жизни цесаревича Алексея. Медицина во всём мире оказалась беспомощной, чтобы защитить от смерти этого драгоценного для России и ещё больше для его царственных родителей мальчика, так долго мечтавших о его появлении на свет. Только Распутин доказал свою удивительную мощь, спасая неоднократно наследника престола от верной смерти. Что могли и что должны были делать августейшие, родители и особенно царица как мать? Вполне естественно, что старец был представлен царской паре, был допущен к умирающему царевичу, и, спасши его один, другой, третий раз, был задержан вблизи царской семьи. Это не имело бы, по моему мнению, никаких глубоких последствий, если бы не произошла война, если бы не было людей, близко стоящих к трону, с болезненным эгоизмом и неутолимой амбицией и, самое главное, если бы охрана трона и царской семьи от происков разных анонимов находилась бы в руках людей безусловно преданных, политически образованных и особенно умных. Распутин, попав в руки Аарона Симановича и его тёмной клики, стал орудием самого бессовестного и наглого шантажа, какой когда- либо раньше имел место у нас в России. Этот Симанович, действуя через Распутина, добился того, что Штюрмер занял важный пост министра. Тёмные силы явно преследовали при этом две цели: поставить на ответственный пост своего преданного человека и, выдав его за германца, дискредитировать в глазах народа верховную государственную власть, утвердившую его на этом посту. Совершенно нет сомнения в том, что царица, из-за вышеприведённых причин, как женщина, как мать поддалась настояниям Распутина, и «Штюрмер» был поставлен на ответственный пост. Царь, чувствуя себя со своими неисчислимыми заботами одиноким и усталым, последовал настояниям жены и утвердил «Штюрмера» на этом посту. Теперь для тёмных, надгосударственных инкогнито было легко построить слух и пустить его в народ. Необоримое основание было готово, было ясно и неопровержимо. Виновата ли наша верховная власть, то есть царь и царица в этом? По моему мнению, да! Но в море лжи, предательства и измены даже со стороны самых близких людей окружения как можно было им не допустить тут и там ошибок? Об этом нужно знать, чтобы понять и затем простить.
Рамсин глянул на своих слушателей, переводя взгляд с одного на другого, и добавил, усмехнувшись:
— Ещё раз прошу вас, господа, ни с кем не говорить о том, что вы тут слышали и дальше услышите!
— Мы дали наше слово, Сергей Николаевич, — живо, почти в один голос, ответили Карсавин и Мураховский.
— Вон куда уже забрались анонимы. Какое нахальство, какая подлость и неразборчивость в приёмах! Неужели, Сергей Николаевич, никого там не осталось, кто бы поднёс кулак к носу этого Симановича? — спросил Лешнев, морща лоб и глядя как-то вызывающе на Рамсина.
— Огромное большинство ничего вообще не подозревает, это во-первых. Во-вторых, Симанович и компания давно уже позаботились о том, чтобы официально против них ничего предпринято не было. Ощутимых улик нет, доказать ничего нельзя. Я убеждён в том, что этот Симанович на своём распутинском предприятии зарабатывает, кроме всего остального, большие деньги, опутывает многих, даже видных и высокопоставленных людей, своей паутиной, подкупает и ставит их в шантажную зависимость от себя. Симанович — ювелир-ростовщик и шантажист по призванию. Вздумай я, например, отправиться в Охранное отделение и доложить кому следует о том, о чём поведал вам тут сегодня. Там сделали бы большие глаза и заподозрили во мне или сумасшедшего, или умышленного оскорбителя высших авторитетов, запрятали в каталажку и предали бы суду. Если бы, паче чаяния, мне поверили и арестовали Аарона Симановича, Распутин освободил бы того в два счета из тюрьмы, а меня посадил бы на его место. Вы не можете себе представить, как велико его влияние на царицу. Под его гнетом страдает и сам царь, делая сознательно такое упущение, как утверждение Штюрмера на посту министра. Это заколдованный круг, господа, в центре которого стоит Распутин и по подсказке своего секретаря делает всё, что тому угодно. Сам же Аарон Симанович остаётся строго в тени. Он уважаемый, корректный и услужливый ювелир высшего круга в Петрограде, со многими вескими связями и обширным знанием всего того, кто, как и от кого зависит. Я провёл не одну бессонную ночь, думая о том, как положить конец симановичевской камарилье в Питере, и всякий раз приходил к одному и тому же выводу: для того, чтобы положить конец шантажу Аарона Симановича, нужно убить Распутина. Что вызвало бы после это убийство, я не имею храбрости даже подумать. Симанович думал и об этом и плетёт свою паутину дальше. Я часто думаю о том, не связано ли уже дальнейшее существование нашего самодержавия с жизнью сибирского старца? — задумчиво закончил Рамсин и принялся чистить свою трубку.