Ситка (бывший Ново-Архангельск). 1877–1907 | Presbyterian Historical Society. Sheldon Jackson Papers
Однако на переизбыток работы грех было жаловаться, ведь выходные у нас случались часто. Дело в том, что мы соблюдали все русские церковные праздники, какие только есть в календаре. Так, на именины Александра[22] было целых пять праздничных дней подряд, среди которых особенно почитаемым был день, когда наш император спасся при покушении в Париже[23]. Утром мы сначала сходили в церковь. Когда мы оттуда вернулись, каждому налили по чарке, после чего князь Максутов произнес торжественную речь, которую мы слушали стоя с непокрытыми головами. В конце речи князь выпил за здравие императора, мы крикнули «ура!», и нам снова щедро налили.
Дмитрий Петрович Максутов, последний губернатор Русской Америки. 1860-е годы. | Alaska State Library
Тот день был одним из самых погожих, ясных дней, какие мне довелось там повидать, потому что в Ситке обычно дождь идет почти не переставая. А в тот день только чуть-чуть подождило с утра. Вечером я пошел прогуляться к Калошенскому ручью, который находился за версту от поселения и был в тех краях единственным местом развлечения. По дороге увидел я на морском берегу большой плот, связанный из на удивление длинных и толстых бревен. Я спросил у плотовщиков, как такие удается дотащить из леса в море, на что те ответили, что бревна сами скатываются по горным склонам, когда тáк получается повалить дерево, чтобы верхушка смотрела в сторону моря. Поваленные стволы надо потом очистить от веток и сучьев и обтесать до самой древесины; только одна ветка остается, чтобы за нее дерево держать можно было, пока бревно не будет полностью готово. В это время в заливе в лодке сидят работники, которые принимают бревна и вяжут их в плоты. Однако и эта работа не без опасности, потому что иногда случается так, что бревно, с великой быстротой скатываясь с горы, опускается в воду на самое дно и, поднимаясь опять кверху, пробивает днище лодки. На лошади нечего и думать ехать в такой лес за бревнами, ведь леса здесь совсем не такие, как в Финляндии. Здесь они — непролазные первозданные чащи, в которых деревья лежат друг на друге вповалку еще с древних времен, так что и человек не всегда сквозь них проберется. Продолжая путь к ручью, увидел я в одном месте в морской воде бесчисленные стада корюшки, которая всегда приплывает в эти края на один месяц осенью и на один месяц весной, и поймать тогда ее можно и без снастей. С отливом корюшки остается на суше так много, что берег становится совершенно белым. Так и я во время этой своей прогулки насобирал ее столько, сколько мне требовалось на ужин.
В свободное время я иногда ходил наблюдать за калошами[24], местными туземцами, на рынок, находившийся перед поселением за высоким забором. К своему удивлению, я заметил, что лица у них у всех были выкрашены в разные цвета, а у некоторых были совершенно черные. Для украшения каждый носил в носу серебряное кольцо, а у женщин к тому же нижняя губа была проткнута серебряным гвоздем так, что шляпка оставалась с внутренней стороны губы для удержания гвоздя от выпадения. Одна девушка убралась очень нарядно. Волосы у нее были полностью острижены, а лицо выкрашено в черный цвет; в носу у нее было кольцо, скрученное из двух серебряных проволок; уши были сплошь утыканы кольцами, к которым были привязаны красные нитки, а к концам ниток — разные рыбьи зубы. На шее во все стороны свисали разноцветные бусы разной величины, к которым внизу были привязаны целые разноцветные птичьи головы. Девушка была завернута в войлочное одеяло без рукавов или отверстий для рук. Это одеяло было украшено маленькими белыми пуговицами из ракушек. Голова же девушки оставалась непокрытой, а ноги босыми.
Однажды мне довелось увидеть калошенские похороны. Один из кораблей Российско-американской компании стоял на якоре около калошенской деревни, и сторож — мой знакомый финн — пригласил меня к себе. За чаепитием мы заметили посреди деревни груду дров, вокруг которой крутилась кучка калошей в широкополых шляпах. Тотчас другие калоши принесли голый труп человека, который тут же установили стоймя на дровяную кучу, после чего дрова подожгли. От жара костра жилы мертвеца пришли в движение; тогда деревенский шаман подпрыгнул к трупу так близко, как только было возможно, и стал объяснять, что́ покойник своим шевелением якобы сообщал о своем блаженстве. Стоящие вокруг принялись от этих действий очень громко кричать, замолкали на мгновение, а потом начинали вопить по новой. Когда от трупа остались одни кости, их смешали с золой под звуки громкого пения. Наконец, кости покрупнее были вынуты и захоронены в подходящем месте. Такой чести, однако, удостаиваются не все покойники. Так и этот, по слухам, был знатный человек, или тойон[25].
22
Днем тезоименитства Александра II было 30 августа, а 26 августа праздновался день его «коронования и миропомазания».
23
25 мая 1867 года в Париже, куда Александр II прибыл на Всемирную выставку, в него стрелял деятель польского освободительного движения Антон Березовский. Офицер охраны успел оттолкнуть руку террориста, и пули попали в лошадь. Автор, вероятно, говорит о молебне, который отслужили в один из праздничных дней в августе 1867 года по случаю относительно недавнего спасения императора.
24
Калоши (чаще колоши, также колюжи) — так русские называли тлинкитов, коренных жителей побережья Юго-Восточной Аляски. Тлинкиты с самого начала оказали русским колонизаторам отчаянное сопротивление (в том числе разрушив в 1802 году первую русскую крепость на Ситке) и, в отличие от алеутов и кадьякских эскимосов, всегда оставались независимыми — даже с формальной российской точки зрения. Специально для торговли с тлинкитами, от которой зависело снабжение Ново-Архангельска продовольствием, рядом с городом действовал так называемый колошенский рынок.
25
Тойон — якутское слово, которое русские как минимум с XVIII века использовали в этом же значении в Восточной Сибири, на Дальнем Востоке и на Аляске.