Несмотря на это, западные лидеры понимали необходимость соблюдения осторожности. Они рекомендовали бургомистру Западного Берлина не допускать проведения массовых митингов без согласования с военным командованием союзников и распорядились, чтобы демонстрации солидарности проходили вдали от границы с Восточным Берлином. Кроме того, они избегали публичных заявлений, не желая поддерживать протесты, неизбежно ведущие к новым кровопролитиям. Союзные войска не собирались вторгаться в Восточный Берлин для восстановления порядка или изгнания оттуда Красной армии. Запад выражал сочувствие, но был не в силах вмешаться. Об этом недвусмысленно заявил Эрнст Ройтер, бургомистр Западного Берлина: «Ужас нашей ситуации заключается в том, что мы в Западном Берлине хотим помочь, но не можем. Представьте, что произойдет, если моя западногерманская полиция войдет в Восточный Берлин. Западные союзники тоже ничего не могут сделать»[456]. Но подобная сдержанность нередко приводила в отчаяние обычных граждан, желавших помочь своим немецким братьям в советском секторе. Толпы взяли штурмом два отдельных штаба СЕПГ, находившихся в американском секторе. Партийным работникам пришлось «спасаться бегством через черный ход», пока толпа выбрасывала на улицу «мебель, пропагандистские издания и портреты Сталина и восточногерманских коммунистических вождей», после чего все это сжигалось[457]. В течение недели жители Восточного Берлина, спасаясь от насилия, пытались перейти в западные секторы. В их числе было больше сотни сотрудников народной полиции, бежавших вместе со своими семьями.
Столкнувшись с беспрецедентными волнениями, коммунистические власти быстро нашли, на кого свалить ответственность, по крайней мере публично. Председатель правительства Гротеволь указал на «фашистские и прочие реакционные элементы в Западном Берлине» и даже на бывших активных нацистов[458]. Восточногерманское радио утверждало, что американские офицеры в военной в форме «руководили демонстрантами из оснащенных радиопередатчиками автомобилей в Западном Берлине»[459]. Советские газеты обвинили Эйзенхауэра в «бесцеремонном вмешательстве»[460], а также заявили, что берлинскими погромщиками из своего штаба в самом городе руководил директор ЦРУ Аллен Даллес, — это обвинение он публично высмеял. Правда ссылалась на «иностранных наймитов», что звучало весьма туманно[461]. ТАСС возложило вину за разжигание беспорядков на американского, британского и французского комендантов города. К 20 июня волнения по большей части утихли, чему, несомненно, способствовало вмешательство 25-тысячного контингента советских войск с тяжелым вооружением. Коммунистические деятели вновь почувствовали себя уверенно — настолько, что 26 июня организовали свой «парад верности». Шествие послушных властям рабочих прошло по тем же улицам Восточного Берлина, где еще несколько дней назад протестовали десятки тысяч человек[462].
Вальтер Ульбрихт пережил кризис, ошеломив западные правительства. 19 июня The New York Times писала о том, какая судьба, по общему мнению, ждет руководителей ГДР. Ссылаясь на анонимных «наблюдателей» (вероятно, это были чиновники в правительстве США), автор статьи заявлял, что «восстание убедительно продемонстрировало хрупкость их [коммунистов] влияния и власти». Все это ставит «коммунистических лидеров Восточной Германии… в опасное положение. Советские власти могут попытаться обратить вчерашнее восстание в свою пользу, обвинив восточногерманских руководителей в саботаже, тирании и предательстве и сообщив людям, что они [Советы] вмешались, чтобы пресечь злоупотребления служебным положением». Но в реальности произошло прямо противоположное[463].
Ульбрихту удалось не просто остаться у власти, но и добиться увольнения чиновников, ставивших под сомнение его стиль руководства. Парадоксальным образом советские лидеры, прекрасно понимавшие, что беспорядки были спровоцированы его жестким курсом, отнюдь не торопились обвинять его публично. Они оказались между молотом и наковальней: своей прежней критикой Ульбрихта и реалистичным предположением, что их стремление к реформам способствовало дестабилизации обстановки в стране. 24 июня кремлевское руководство составило подробный отчет о беспорядках с советской точки зрения. Хотя в нем и заявлялось, что «события 17 июня — крупная международная провокация, заранее подготовленная тремя западными державами и их пособниками из кругов западногерманского монополистического капитала», по большей части в этом длинном документе говорилось об огромном количестве допущенных лидерами СЕПГ ошибок, начиная с «ускоренного строительства социализма», провозглашенного летом 1952 года. Этот ошибочный и опрометчивый курс вызвал снижение производства в пищевой и легкой промышленности и привел к принятию мер жесткой экономии, в результате которых благосостояние населения еще больше упало. В докладе даже упоминалась ситуация с рабочим судоверфи, у которого сдохла корова, но тот по-прежнему был обязан сдавать молоко в районный совет! На фоне подобной глупости и некомпетентности, говорилось в докладе, некоторые «нездоровые явления… послужили почвой для волнений и беспорядков, разразившихся в ГДР 17–19 июня». Доклад заканчивался перечислением решительных мер, включающих сокращение репараций, выплачиваемых ГДР в пользу Польши и СССР, улучшение ситуации со снабжением продовольствием и другими товарами, чтобы сравняться с Западной Германией по жизненному уровню, а также снятие Ульбрихта с поста заместителя председателя правительства и упразднение занимаемой им должности генерального секретаря СЕПГ[464]. Но Президиум СССР отверг этот план действий, сохранив за Ульбрихтом его место. Советские и немецкие коммунисты оставались приверженцами «Нового курса», уверяя рабочих, что в их действиях есть определенный смысл — СЕПГ признала, что протестующие рабочие «чувствуют себя брошенными партией и правительством», — и предложили конкретные уступки, чтобы успокоить страсти: «увеличение заработной платы, снижение норм выработки, рост производства обуви и одежды, улучшение жилищных условий, строительство новых школ, театров и детских садов»[465]. Эти меры касались материальных сторон жизни, но никто не обещал разобраться с политической монополией СЕПГ, уменьшить контроль Кремля над органами госбезопасности и правопорядка или смягчить цензуру, довлеющую над политической и культурной жизнью в стране. ГДР оставалась диктатурой советского типа. В конечном итоге от кризиса выиграл Ульбрихт. Он удержался у власти в качестве главы СЕПГ, а в 1960 году занял должность председателя Государственного совета (фактически президента) ГДР и находился на ней до самой своей смерти в 1973 году. Режим просуществовал еще шестнадцать лет, пока не рухнула Берлинская стена и не состоялось давно назревшее воссоединение страны под демократической властью.
По иронии судьбы именно в тот день, 19 июня, когда в немецких городах бушевали беспорядки, состоялась казнь Юлиуса и Этель Розенбергов, осужденных за государственную измену и шпионаж. Это была кульминация запутанного дела, в ходе которого Розенбергов обвинили в том, что они передали СССР информацию об устройстве американской атомной бомбы. Они отказались признать себя виновными, и коммунистические партии по всему миру прославили их как мучеников, пострадавших от американского беззакония. После их казни коммунистическая пресса пыталась использовать эту смерть, чтобы отвлечь публику от жестокого подавления протестов в Восточном Берлине советскими танками. Против этой циничной тактики среди прочих высказался Альбер Камю. 30 июня, выступая на митинге протеста в Париже, он отказался признать моральный паритет между этими двумя эпизодами. «Но если я не считаю возможным, чтобы берлинский мятеж позволил нам забыть Розенбергов, то еще более отвратительным мне представляется то, что люди, называющие себя левыми, пытаются спрятать в тени Розенбергов немецкие жертвы»[466]. Для Камю восстание в Восточном Берлине было самым значительным событием со времен освобождения Франции в 1944 году. Вместе с другими он требовал, чтобы в Восточную Германию допустили международную профсоюзную комиссию. Этот призыв не был услышан.
464
Полный текст доклада см. в «Document No. 60: Report from Vasilii Sokolovskii, Vladimir Semyonov, and Pavel Yudin ― On the Events of 17–19 June 1953 in Berlin and the GDR and Certain Conclusions from These Events, 24 June 1953», в сборнике Ostermann (ed.),
466
Herbert R. Lottman,