Обратимся наконец к самим врагам Иисусовым: кто сильнее их мог клеветать на Него? И кто был более готов любыми средствами погубить Его? Однако же, при всей злобе своей, они не осмелились поставить Ему в вину вход Его в Иерусалим ни в синедрионе, ни перед Пилатом: так что дело это было чисто, невинно, свято.
Глава V: Проклятие смоковницы и изгнание из храма торжников
Во избежание тайных козней от врагов и волнений народных, Господь все последние ночи перед страданием и смертью Своей проводил вне Иерусалима, в кругу усердных почитателей и друзей: но поприщем последних действий Его должен был быть Иерусалим как вместилище всего священного и средоточие всенародной деятельности. Поэтому, едва только наступило утро, Господь вместе с учениками отправился во святой град тем же, что и вчера, путем, но уже без всякой торжественности, которая и вчера была более естественным следствием необыкновенного стечения обстоятельств, нежели действием особенных планов и предварительных соображений. Свежесть весеннего утра, чистота горного воздуха, разнообразие видов, открывающихся с Елеона, делали это путешествие весьма приятным и легким. Господь почувствовал голод и желал его утолить теперь же, вероятно, не предполагая быть в Иерусалиме где-либо, кроме храма. Как бы именно для этого недалеко от дороги росло смоковничное дерево. Пора смокв еще не наступила, но поскольку дерево покрыто было листьями (на смоковнице листья выходят после плодов), то можно было предположить, что это одна из поздних смоковниц, на которых плоды держатся иногда всю зиму и дозревают весной среди новых листьев50. И Господь пошел прямо к смоковнице, чтобы утолить плодами ее Свой голод. Но на дереве не нашлось ни одного плода зимовалого; не было признака и новых летних плодов — смоковница была совершенно бесплодна! Это огорчило всех, Сам Господь, против обыкновения Своего, казался недовольным. «Да николиже от тебе плода будет во веки», — сказал Он, возвращаясь от бесплодного дерева. Слова эти произнесены были, по-видимому, в тоне обыкновенного негодования; смоковница однако же тотчас начала засыхать, и впоследствии стало ясно, что в них заключалось проклятие (Мф. 21, 18–22; Мк. 11,12–14).
Если бы кто из нынешних любомудров находился тогда в числе учеников Иисусовых, то, вероятно, изумился бы при том случае. «Как? Проклинать невинное дерево за то, что оно не утолило голода! Так не поступают и обыкновенные мудрецы!» Но апостолы вовсе не знали подобного любомудрия, не почли даже нужным спросить своего Учителя, за что Он так строго поступил со смоковницей, изменил, по-видимому, прежним Своим правилам — терпения и кротости. «Если Он проклял смоковницу (думали, конечно, ученики), то имел на то причины, и, без сомнения, самые достаточные и справедливые: в Его поступках скрывается какой-либо урок для нас. В самом деле, смоковница не исполняет своего предназначения — не приносит плодов; между тем, величается листьями, обманывает всякого своим видом, как бы она была действительно тем, чем ей быть надобно. Подобное видим и в некоторых людях: ни смоквы, а все в листьях! И с ними будет то же, и на них не может почивать Божье благословение. О, смоковница проклята не напрасно!»
Мысли такие тем удобнее могли представляться соображению учеников, что неплодная смоковница уже служила (и, может быть, не раз) в беседах Господа символом человека-грешника. Евангелист Лука сохранил целую притчу, взятую от смоковницы (Лк. 13, 6–9). В притче она представлена пощаженной в надежде будущего плодоношения; ее велено окопать и осыпать пометом (чувственное выражение Божьего долготерпения к грешникам). Теперь смоковница проклята за неплодие: знамение правосудия, которое рано или поздно следует за долготерпением и казнит нераскаянных. Таким образом, прежняя притча служила для учеников изъяснением настоящего поступка их Учителя, а этот поступок дополнял урок, заключавшийся в притче, показывая, что время долготерпения Божьего к грешникам имеет свой срок и конец и что нераскаянность, особенно лицемерие, скорее всего низводят на главу нераскаянного грешника мщение небесное.
Сын Божий, рассуждает в этом случае св. Златоуст (Бесед. 67 на Мф.), сообразно Своему предназначению — взыскать и спасти погибшее, непрестанно миловал, исцелял, воскрешал: между тем, Он должен был хоть единожды явить, что, будучи Спасителем мира, Он есть вместе и будущий Судья человеков; и что благость Божья и при Его всесильном ходатайстве никогда не может обратиться в потворство неправде и лукавству. И вот для этого святого опыта, суда и отмщения избирается не человек какой-либо, даже не существо одушевленное, а бездушная смоковница — дерево, которое в Палестине по многочисленности его не имело никакой цены, стоя при пути, не составляло ничьей собственности и, судя по его неплодности, само по себе уже было близко к тому, чтобы засохнуть; так что проклятие его состояло, можно сказать, более в чудесном обнаружении повреждения, в нем уже скрывавшегося, нежели собственно в лишении его плодотворности.