В жару раздраженного самолюбия снова предложено несколько средств погубить Иисуса (Лк. 19, 47–48; Мк. 11,18), но приверженность народа, Его окружавшего, делала исполнение их совершенно невозможным. Поэтому, в ожидании благоприятного случая употребить силу, решились испытать еще одно средство — отправить к дивному Чудотворцу посольство от лица синедриона для произведения в присутствии всего народа формального допроса касательно Его поступков и намерений. Средство это имело всю возможную благовидность. По общему мнению, синедриону принадлежало полное право — испытывать пророков и судить об их достоинстве (Втор. 17, 18; 19, 17; Иезек. 64, 15–24); тем более он не должен был оставаться праздным зрителем действий человека, выдающего себя за Мессию. Самый народ давно ожидал законного исследования в отношении Иисуса Христа. Мера эта притом казалась самой кроткой и беспристрастной: определение о взятии Иисуса под стражу предполагалось уничтоженным, и Ему представлялась полная свобода доказывать Божественность Своего звания. Между тем, враги Его смело могли надеяться, что затеваемое исследование если не погубит Иисуса, то сильно повредит Его намерениям. Ожидали, без сомнения, что в оправдание Своих поступков Он укажет на права Мессии; а объявление Мессией могло служить достаточным предлогом для обвинения Его перед римским правительством в уголовном преступлении (Мф. 27, 63; 27, 11). Чтобы придать посольству больше важности и показать народу, что синедрион сам весьма неравнодушен к появлению Мессии, посланные были избраны из всех сословий, входивших в состав синедриона, то есть отряжено по нескольку из почетнейших священников, старейшин народа и книжников (Мк. 11, 27; Лк. 20, 1).
Едва только Господь вошел в храм и начал учить народ, посланные от синедриона подошли к Нему с допросом. Необыкновенная цель, с которой явились они теперь, делала их, без сомнения, предметом всеобщего величайшего внимания. В лице их как бы предстал перед своим Мессией не только синедрион, а и весь народ иудейский. Для самих учеников Иисусовых посольство это должно было иметь особенную важность. Как граждане иудейские они обязаны были соблюдать верность и повиновение верховному правительству народному. Последовав за Иисусом, они пренебрегли властью синедриона в той уверенности, что более должно слушать Мессию, нежели синедрион, — Бога, нежели человеков. Но народ еще не решил вопроса о достоинстве Иисуса, который они почитали для себя совершенно решенным; поэтому они могли казаться многим как бы неверными сынами отечества, поспешившими поставить свое мнение выше его приговора. Теперь это отечество, казалось, само хочет раз и навсегда произнести свое суждение о Иисусе. И кто же более должен был дорожить этим суждением, как не те, которые позволили себе предварительно произнести его и таким образом взяли на себя ответственность перед общественным мнением? Что ученики Иисусовы были неравнодушны к мнению своего отечества, это видно из примера апостола Павла, который самым ужасным наказанием для себя почитал явиться перед своими соотечественниками лжецом в отношении свидетельства Мессии (1 Кор. 15, 15).
«Синедрион, — так начал старейший из посланных, — желает по долгу своему знать: какой властью (Божеской или человеческой) Ты это делаешь; принимаешь от народа именование Сыном Давидовым, входишь с торжеством в Иерусалим, изгоняешь из храма торжников и проч.? И кто Тебе дал власть эту? (от Бога ли Ты получил ее прямо, или уполномочен кем-либо, имеющим непосредственное общение с Богом?)»
Такая точность и детальность вопроса показывали, что предлагавшие его были из числа книжников.
Господь выслушал предложение, но, по Своему обыкновению (Лк. 7, 41–43; 10, 29–37), не отвечал на него прямо. «Вопрошу вы , — отвечал Он, — и Аз слово едино, еже аще речете Мне, и Аз вам реку, коею властию сия творю » (Мф. 21, 24).
Книжники молчали, выражая согласие, потому что отвечать на вопрос вопросом, как поступил теперь Господь, не только было делом, весьма обыкновенным у тогдашних книжников иудейских, но еще служило к чести того, кто отвечал таким образом.
«Что вам мнится , — продолжал Господь, — крещение Иоанново (равно как и служение его) откуду бе: с небеси (от Бога) или от человек (человеческое изобретение)?»
Нельзя было найти вопроса, более близкого к делу и в то же время более способного посрамить лукавство синедриона. Народу давно известно было, что служение Иисусово находится в тесной и неразрывной связи со служением Иоанновым, что последний постоянно, до самой смерти своей, свидетельствовал о великом предназначении Первого, называя Его Мессией, а себя Его Предтечей. Поэтому, если Иоанн был пророк, как то признавал почти весь народ, то Иисус должен быть лицо еще высшее: ибо только в отношении к Мессии Иоанн мог называть себя другом жениховым, земным, говорящим от земли, кому надобно умаляться, недостойным того, чтобы — подобно рабу — понести за Ним сапоги (Ин. 1, 27; 3, 28–31). А потому в вопросе Господа о достоинстве крещения Иоаннова неприметно, но всецело, заключался ответ о достоинстве Его собственного лица и служения; и Он, предлагая им вопрос этот на решение, тем самым отдавал Свое дело, так сказать, на их суд: беспристрастие и решимость, каких только можно было требовать в подобных случаях!