От фигуры Сана отделился светящийся шар. Этот шар стал быстро расширяться, уничтожая все, к чему прикасался. На его пути все вспыхивало и исчезало, не оставляя после себя ничего.
Но что-то заставило его остановиться. Все вокруг осветил теплый розовый свет, который исходил от Кинжала Феноры. Этот свет окутал Сана, и Марваш мгновенно растворился в нем — сгорел от собственных ненависти и отчаяния, как сухой лист в костре. Светящийся шар тоже постепенно растворился в воздухе и медленно превратился в легкий золотистый дождь. Те, кто сражался на поле боя, подняли взгляд к небу, которое вдруг стало таким ясным, что казалось почти прозрачным в морозном воздухе зимнего дня.
Потом настали покой и глубокая тишина. Разрыв в облаках, через который было видно ясное небо, медленно закрылся, и снег снова начал падать, как будто ничего не произошло.
Эльфы и люди молчали. Половины Нового Энавара больше не было: ее уничтожило заклинание Сана. Но вторая половина стояла на прежнем месте, и те, кто там находился, не могли поверить, что уцелели. На краю воронки, которая осталась от уничтоженной половины, лежал только черный кинжал с украшением в виде пучка бутонов розы на конце рукояти, а лезвие украшал узор в форме молнии. Этот узор был весь пропитан кровью.
ЭПИЛОГ
Какой-то мудрец сказал, что Всплывший Мир живет в неустойчивом равновесии: после мира — война, после войны — снова мир, и это чередование будет продолжаться до конца времен.
Я спрашиваю себя: что бы он думал теперь и что сказал бы, если бы увидел то, что видела я. Сейчас у нас мир. Снова мирное время, но трудное и утомительное. Слишком много смертей было положено в его основание. Я сама только чудом осталась жива.
Я долго не могла понять, как такое может быть. Как могло случиться, что жизнь каждого из нас в тот день зависела от такой глупости — от места, где он находился. На западе была смерть, на востоке жизнь. Тот, кто просто споткнулся на бегу или стоял на одну секунду дольше, чем надо, глядя на катастрофу, происходившую у него за спиной, умер в тот день. Тот, кто бежал вперед, не оглядываясь, и мог довериться своим ногам, остался жив.
Это случилось в тот день, когда эльфы осаждали Новый Энавар. Оставив Сана умирать на городской стене, я побежала прочь и успела оказаться достаточно далеко. Я видела все. И увидела даже то, чего не разглядели другие.
Эти двое были окутаны чистейшим светом, и они улыбались. Они держали в руках кинжал, украшенный изображениями цветов. Эти двое были прекрасны, как те герои, о которых я читала в книгах. Они спасли нас всех, а через мгновение после этого растворились в ледяном воздухе. Это были Адхара и Амхал.
То, что произошло после, относится уже к истории.
После смерти Крисса война постепенно угасла: продолжать ее не было никакого смысла. Некоторые эльфы хотели отомстить, но большинство из них были потрясены тем, что произошло. Они словно очнулись от кошмарного сна и не могли понять, какое безумие заставило их напасть на нас, ради какой нелепой мечты они решили начать эту войну. Но и наши силы подошли к концу: слишком много нас умерло, слишком велики были разрушения.
Я не могу сказать, что конец был безболезненным. Еще не раз лилась кровь и совершались ужасные дела. Победители умеют быть невероятно жестокими к побежденным.
Но потом все это закончилось, и медленно началось восстановление.
Это я спасла Теану. Когда я отыскала ее в тюрьме, в Салазаре, она была совершенно измучена, но жива. Я отвела ее к своему брату. Я никогда не смогу забыть слова, которые она произнесла в тот день.
— Я не могу больше служить в храме, — сказала она Калту.
— Почему? — спросила я.
— Потому что после того, что я видела, я больше не верю в богов, — коротко объяснила Теана. — Возможно, Сан не смог осуществить все, что хотел сделать, но нет сомнения, что Марваш победил. Всплывший Мир всегда был царством Марвашей, землей горя и запустения, где правят только ненависть и смерть. Здесь нет мира и нет богов. А раз так, то, может быть, будет справедливо, чтобы он растворился в пространстве. Может быть, пусть он исчезнет?
И тогда я в первый раз рассказала про Адхару и Амхала, про то, что я видела. До той поры я молчала об этом — не знаю почему. Может быть, это была стыдливость: я присутствовала при великом, невиданном событии, а слова могли только уменьшить его величие. Но время шло, а люди вокруг меня не знали, кто такая Адхара, Амхала же они знали только как предателя, который сражался рядом с Криссом.
Я рассказала все, и, кажется, даже мой всегда спокойный брат был взволнован.