Денис Васильевич знал, что благодаря гусарским стихам в широких кругах за ним прочно установилась репутация лихого и бесшабашного гуляки, не склонного к семейной жизни, и поэтому известие о предстоящей его женитьбе многими было воспринято с недоверием.
Царь Александр Павлович тоже не очень-то верил. Об этом свидетельствовало письмо Волконского, сообщавшего, что аренда будет пожалована лишь «по событии ваших предположений». Но и после помолвки, подписав рескрипт об аренде, царь все-таки продолжал сомневаться.
Приняв Давыдова в Петербурге и выслушав слова благодарности, он, глядя на него в лорнет долгим, оценивающим взглядом, произнес с улыбкой:
— Стало быть, тебя в самом деле не страшат узы Гименея?
— Напротив, ваше величество, я с радостью связываю себя ими.
— И она, говорят, прелестна?
— Можем ли мы судить о достоинствах той, которую избирает наше сердце, государь?
— Прекрасно! И ты надеешься, что она составит твое счастье?
— Вполне уверен, государь!
Денис Васильевич уловил в голосе царя и нотки сомнения и какую-то скрытую иронию, но не обиделся. Сам-то он в предстоящей женитьбе не сомневался, какое ему дело до того, верят или не верят в нее другие!
Теперь же, когда помолвка была расторгнута и причины неудачи выяснены, разговор с царем представлялся совершенно в ином свете.
В оценивающем царском взгляде стояло почти то же самое выражение иронического недоумения, что и во взгляде Голицына. Царь, конечно, сомневался не столько в том, что он, Давыдов, решил изменить образ жизни и жениться, сколько в том, что за него шла, его могла любить молодая очаровательная девушка. И, оказалось, он был прав! И Денис Васильевич должен сам писать, что отвергнут невестой. О том, какое впечатление произведет его письмо во дворце, нетрудно было догадаться. «Я так и думал, господа, — не скрывая удовольствия, скажет царь окружающим лицам, — что предполагаемая женитьба Дениса Давыдова не осуществится… Ну, с какой стати, в самом деле, молодой очаровательной девушке связывать жизнь с таким невзрачным, ничем не примечательным мужчиной… Она посмеялась над ним — и прогнала!»
Унизительная сцена представилась с поразительной ясностью. Денис Васильевич схватился за голову, глухо застонал. Горько, горько! Но что же делать?! Базиль прав, нужно пройти и через это! Отказ от аренды с объяснением причин на другой день был государю отправлен.
Вяземскому в письме, среди других бытовых и служебных новостей, как бы между прочим, вставил он всего две неискренние строчки:
«…Что тебе про себя сказать? Я чуть-чуть не женился. Бог спас! И я теперь счастливее, нежели когда-нибудь был…»
В стихотворении же, посвященном неверной, он попытался объяснить свое положение в более шутливой манере:
Так укрывал он от посторонних глаз жестокую обиду и тяжелую тоску, давившие сердце.
Милый образ изменницы мучил его долго, сильно… Ночами, когда обострялась душевная боль и чувствительней всего бывало одиночество, он зажигал свечу, хватался за перо, и тогда рождались совсем иные поэтические строки:
В Киеве опять шумели и звенели веселые контракты, по-прежнему собиралась вечерами молодежь танцевать у Раевских, но Денису Васильевичу было не до развлечений.
Мысли постепенно сосредоточивались на другом. Надо служить, взяться по-настоящему за работу над военными сомнениями, привести в порядок вчерне готовую рукопись «Опыт партизанской войны». Вот что даст забвение!
Денис Васильевич заторопился в свою дивизию, решив, однако ж, заехать сначала домой, повидаться с Сашенькой и Левушкой.
Мягкий, душевно отзывчивый Базиль, с которым так сроднился в последнее время, ехал вместе с ним. Базиль, произведенный в подполковники, переводился по собственной просьбе в Александрийский гусарский полк, входивший в состав бригады, которой командовал Денис Васильевич.
И вот спустя несколько дней, побывав в Москве, они катят на перекладных по старой Смоленской дороге. Погода морозная, солнечная, тихая. Искрится алмазами выпавший ночью легкий снежок. Привычной ровной рысью бегут лошади; поскрипывая полозьями, плавно скользит возок.
Базиль дремлет, уткнув лицо в широкий бобровый воротник. Денис Васильевич, приоткрыв дверцу, с любопытством глядит на проплывающие мимо заснеженные леса, поля и селения. Не прошло полных пяти лет, как он партизанил в этих местах. Здесь все тогда дышало опустошительной войной, дым пожарищ заволакивал небо, на месте иных деревень виднелись груды почерневших камней и кирпичей, всюду были разбросаны поломанные орудия, фуры, телеги и трупы в синих чужеземных мундирах, над которыми с беспокойным карканьем носились вороньи стаи. А сейчас ничто здесь о том времени не напоминало; в заново отстроенных селениях текла обычная мирная жизнь; струился легкий дымок из новых кирпичных труб, у оледенелых колодцев стояли и судачили бабы с ведрами, ребятишки шумно катались на салазках и вряд ли кто-нибудь знал и вспоминал, что освобождению этих мест от чужеземцев помогал и он, Денис Давыдов.
Неожиданно внимание его привлекла показавшаяся несколько в стороне от дороги господская усадьба, полускрытая мелким березовым лесочком. Что-то знакомое было в архитектурных очертаниях строений. Или ему так показалось?
— Эй, любезный! — крикнул он ямщику. — Не знаешь, чье поместье вон там, за березнячком?
Ямщик придержал лошадей, повернулся. В покрасневших слезящихся от холодного ветра глазах будто мелькнула какая-то смешинка.
— Как не знать, коли сам я из соседней деревни, — ответил он. — Поротый барин тут хозяйствует.
— Как фамилия-то? — не разобрав фразы, переспросил Давыдов.
— Фамилия-то ему будет Масленников, а народ поротым барином прозывает, — охотно пояснил ямщик. — Как война была, он вишь ты, с хранцами снюхался, а казаки наехали и постегали его малость…
«Вот оно что! — подумал Денис Васильевич. — Значит, Масленникову удалось избежать суда и он по-прежнему благоденствует… Любопытно бы сейчас завернуть к нему, посмотреть!»
Но мысль посетить поротого барина была мимолетной, она тут же и погасла. Стоит ли связываться с негодяем!
Денис Васильевич закрыл дверцу возка, запахнул шубу.
Ямщик взмахнул кнутом, присвистнул:
— Эй вы, залетные!
Кони рванулись и понеслись, взметая снежную пыль. Знакомая усадьба скрылась.
А если б он все-таки туда заехал?
Масленников чувствовал созданную позорной экзекуцией двусмысленность своего положения. Судейские чиновники начатое следствие об измене за известную мзду прекратили, но отношения с окрестными помещиками и в особенности с крестьянами сделались необычайно сложными.