Сообразив, что над ним откровенно иронизируют, Черчилль обиделся и, выйдя в соседнюю темную комнату, встал у окна. Позже он вспоминал, что неожиданно почувствовал, как кто-то тронул его за плечо. Обернувшись, он увидел Сталина и Молотова. Улыбаясь и глядя британскому премьеру в глаза, Сталин сказал, что он пошутил, а в продолжение разговора заключил:
— Крепкая дружба начинается с недоразумений.
Приведя этот эпизод в своей интерпретации, У. Черчилль отметил: «Сталин бывает обаятельным, когда он того хочет».
Да, Вождь понимал и ценил юмор, даже такой тонкий, как английский, но реагировал на шутки по-разному. Через несколько дней отмечали день рождения начальника английского генерального штаба Алана Брука. Выслушав поздравление, в ответном тосте именинник беспардонно заявил:
— Наибольшие жертвы понесли англичане в этой войне, сражались больше других и больше сделали для победы…
Если это была шутка, то выглядела она некорректно. Скажем больше, то был откровенней перебор. Жертвы советского народа, вынесшего всю тяжесть войны и обеспечившего разгром гитлеровских войск, многократно превышали потери как солдат, так и мирных жителей Альбиона. Вождь не мог пропустить такой очевидно провокационный пассаж без ответа. Он насупился и встал, претендуя на ответный спич.
Участие в конференциях Большой тройки он использовал не для демонстрации своего ума, знаний и интеллекта. Даже в часы застолий он работал, стремясь донести до союзников свою точку зрения.
— Я хочу сказать, — негромко произнес он, — о том, что сделали для победы президент Рузвельт и Соединенные Штаты. В этой войне главное — машины. Они могут производить ежемесячно 8-10 тысяч самолетов, Англия — три тысячи. Следовательно, Соединенные Штаты — страна машин. Эти машины, полученные по ленд-лизу, помогают нам выиграть войну…
Он ничего не сказал о жертвах советского народа. Это было очевидно само собой. Народ, который в одиночку выигрывал войну не мог не нести жертвы, но он нуждался в технической помощи. И, также ничего не сказав об американском народе, Сталин недвусмысленно призывал увеличить эту помощь, внося тем более полнокровный вклад американского народа в скорейшее достижение полной победы.
Реально вопрос о судьбе главных нацистских преступников был поставлен на повестку в последующие дни переговоров. И когда Черчилль предложил их казнить без суда и следствия, Сталин категорически возразил.
По признанию Черчилля в письме Рузвельту, Сталин «неожиданно занял ультраправую позицию. Не должно быть казней без суда: в противном случае мир скажет, что мы их боялись судить. Я указал на трудности, связанные с международным правом, но он ответил, что, если не будет суда, они должны быть приговорены не к смертной казни, а к пожизненному заключению».
То был наглядный урок западному «демократу», называвшему советского Вождя «диктатором», — о действительных «правах человека». Даже если он преступник.
В воспоминаниях Черчилль приводит еще один пример мудрости Сталина. На Тегеранской конференции Рузвельт высказал мысль, что после войны мир будут контролировать «4 полицейских». Имелось в виду: «тройка» вместе с Китаем. Однако Сталин не согласился с такой точкой зрения. Китай не будет так силен, указал он, а европейским странам он чужд, поэтому лучше рассматривать Европу и Азию.
Черчилль резюмировал: «В этом вопросе советский Вождь показал себя определенно более проницательным и высказал гораздо более правильное понимание действительного положения вещей, нежели президент».
Уже с первой встречи Рузвельт и Сталин прониклись взаимными симпатиями и доверием. Вспоминая личные встречи со Сталиным, Рузвельт отмечал: «Этот человек умеет действовать. Работать с ним одно удовольствие. Никаких околичностей. Он излагает вопрос, который хочет обсудить, и никуда не отклоняется»[2].
Лидеры внимательно присматривались друг к другу. И со временем в спорных вопросах президент все чаще вставал на сторону советского руководителя. Когда при обсуждении восточных границ Польши между членами Большой тройки уже сложилась договоренность: восстановить границу по «линии Керзона», — потребовалось уточнение.
Черчилль представил карту, где линия была нанесена. Обозначив ее движением пальца, министр иностранных дел Англии Иден указал, что она проходит восточнее Львова. Сталин отрицательно покачал головой. Он сказал, что у Молотова есть более точная карта — оригинал. Действительно, на подлиннике Львов отходил к СССР.