Сталин проявил бы неоправданную политическую близорукость, если бы не осуществил этой акции. Особые привилегии одной нации противоречили самой интернационалистической сущности советского строя. Кроме того, это создало бы прецедент, позволявший и другим народам требовать образования своих партий.
И все-таки более важно даже не это. Занимавшие высокие посты в системе государственной иерархии евреи стали передавать в посольство Израиля и сионистской организации «Джойнт» в Америке конфиденциальную и секретную информацию. Впрочем, зная экзальтированную еврейскую солидарность, можно было бы удивиться, если бы они этого не делали.
Могла ли и Голда Меир не воспользоваться знакомством с женой министра иностранных дел страны пребывания посольства — «дочерью еврейского народа»? Если нет, тогда зачем «посолыпа» вообще приехала в СССР?
Сталин вернулся из отпуска в начале декабря 1948 года. В представленных ему документах сразу стала мелькать фамилия жены Молотова. Бывший офицер кремлевской охраны С. Красиков приводит в книге диалог Вождя с приглашенным к нему Молотовым:
«Скажи, правильно ли это, если высокий иностранный гость живет дома у членов правительства?» Молотов отвечает: «Разумеется, нет». Сталин: «Скажи, а как следовало бы поступить с таким членом правительства?» Молотов: «Наказать по закону». Сталин: «Ну, так и поступай». Трудно с достоверностью утверждать, что такой разговор состоялся.
Но Молотов развелся со своей женой, а 29 декабря Полину Жемчужину исключили из членов ВКП(б). Примечательно, что на заседании Политбюро Молотов вместе с другими голосовал за ее исключение. Однако Сталин проявил великодушие. Он не разрешил Абакумову включать бывшую жену соратника в список о сионистском деле ЕАК.
Ее не обвинили ни в антисоветском заговоре, ни в шпионской деятельности. Спустя чуть больше двух месяцев, 28 января 1949 года, бывшая жена Молотова, работавшая начальником главка текстильно-галантерейной промышленности Минлегпрома, была арестована: «за утерю секретных документов». Судить официально ее не стали, но решением Особого совещания при МГБ СССР отправили в ссылку в Кустанайскую область.
Из ссылки, после трехлетнего пребывания, она вернулась уже после смерти Сталина. Она снова стала жить с мужем. Как будто в их жизни ничего не произошло. Но поэт Феликс Чуев, посещавший семью Молотовых, приводит потрясающее свидетельство: «Однажды один из родственников Полины Жемчужиной за столом стал осуждать Сталина. Она его быстро поставила на свое место:
«Молодой человек, вы ничего не понимаете ни в Сталине, ни в его времени».
Конечно, массовые еврейские демонстрации в 1948 году не могли не насторожить Вождя. Он не мог допустить, чтобы многонациональный Советский Союз превратился в заложника и выразителя преимущественных интересов одной нации.
Вместе с тем он отдавал себе трезвый отчет, что в случае демонстративной остановки откровенно националистических поползновений на него обрушатся обвинения в антисемитизме. Он оказался в сложном положении. Поэтому никаких гонений на произраильски ориентированных евреев не последовало.
Правда, наиболее активные и сионистски настроенные члены ЕАК были исключены из партии и арестованы. Дело началось с ареста Абакумовым 26 января 1949 года бывшего начальника Совинформбюро С.А. Лозовского (настоящее имя Соломон Абрамович Дридзо). Вскоре Министерство госбезопасности арестовало поэта Исаака (Ицико) Фефера, назначенного после смерти Михоэлса председателем ЕАК, и писателя Перца Маркиша.
В начале 1949 года получила продолжение кампания по борьбе с космополитизмом. В январе секретариат под председательством Маленкова принял постановление «О заявлениях, поступивших в ЦК ВКП(б), о деятельности антипатриотической группы театральных критиков».
Под защиту ЦК были взяты пьесы Николая Вирты, Б. Ромашова, А. Сафронова и других авторов, а с 5 по 10 января в Ленинграде прошла расширенная выездная сессия Президиума АН СССР, рассмотревшая вопросы утверждения русских приоритетов в науке.
Профессор Сироткин в своем весьма тенденциозном сочинении «Сталин. Как заставить людей работать?» делает поспешный вывод: «После этой сессии «космополитов» (т. е. евреев) начали пачками выгонять из академических институтов и вузов. Погром, как пожар, распространился на все другие учреждения — издательства («Советский писатель», «Госполитиздат» и др.)».
Однако такое «профессорское» прочтение истории легковесно и бездоказательно. Продолжение патриотической кампании не имело «антиеврейского» ракурса. И если в поле внимания критики оказалось много евреев, то это объяснялось лишь тем, что в столичных учреждениях вообще было «ну о-о-очень много» сотрудников с одними корнями.