Однако по линии Центрального Комитета Министерство Госбезопасности (МГБ) с марта 1946 года и до смещения с поста секретаря ЦК в конце января 1949 года курировал начальник Управления кадров ЦК М.А. Кузнецов. «С декабря 1949 года, — пишет В. Кожинов, — куратором МГБ в ЦК являлся не кто иной, как Никита Сергеевич Хрущев!»[48]
Хрущев появился вторично в Москве после того, как 16 декабря «за зажим критики, отсутствие самокритики и неправильное отношение к кадрам» был выведен из Оргбюро и освобожден от должности секретаря ЦК и 1-го секретаря МГК Г.М. Попков. Кстати, Попкова не лишили всех постов. Он остался руководителем Моссовета, но на его место в партийной иерархии и пришел будущий «обличитель» репрессий.
Напомним, что возвращение в декабре 1949 года в столицу обеспечило Хрущеву не только место руководителя московской партийной организацией, но и пост секретаря ЦК. Это позволило ему продолжить вскарабкивание к вершине высшей власти. Вывод из Политбюро «ленинградцев» повысил реальную кредитоспособность этого внешне простоватого, услужливого, но чутко понимавшего конъюнктуру карьериста.
Но обратим внимание на другие моменты. Завороженные наглым фиглярством «отца оттепели» историографы долгое время закрывали глаза на скрываемый им факт. На то, что все громкие дела послевоенного периода, в том числе суд над «ленинградцами», «дело врачей», проходили под руководством и при непосредственном участии Хрущева.
Впрочем, сын Маленкова обвиняет крестного «отца оттепели» без обиняков. «В конце сороковых годов… — пишет А.Г. Маленков, — Хрущев занимал пост секретаря ЦК по кадрам и, по долгу службы контролируя деятельность репрессивных органов, нес личную вину за гибель А. Кузнецова и других ленинградских руководителей»[49].
Но скажем больше. Политические зигзаги истории вообще невозможно оценить здраво, если не рассмотреть объективно роль, сыгранную этим номенклатурным выдвиженцем в рассматриваемый период. В своих воспоминаниях, записанных на магнитофон в конце 60-х и начале 70-годов, Хрущев объяснял причину перевода в Москву так. Сталин сказал: «У нас плохо обстоят дела в Москве и очень плохо — в Ленинграде, где мы произвели аресты заговорщиков. Оказались заговорщики и в Москве…»[50]
Эту мысль Хрущев повторяет еще дважды: «Сталин, сказав, что мне нужно перейти в Москву, сослался на то, что в Ленинграде раскрыт заговор»[51]. И спустя время (сорок четыре страницы в книге) он снова почти повторяет ту же мысль: «Сталин говорит: «Мы хотим перевести вас в Москву. У нас неблагополучно в Ленинграде, выявлены заговоры. У нас неблагополучно в Москве»[52].
Что это? Старческий маразм? Или попытка заретушировать пятна на собственной биографии?
Конечно, рассуждая о существе дела, хитрый Никита отмежевывается от участия в событиях. Он пытается выглядеть лишь неосведомленным «свидетелем». Он виляет: «… обвинили «группу Кузнецова в Ленинграде», будто там проявился «русский национализм» и противопоставили себя общесоюзному ЦК. Что-то в этом духе, точно не помню, а документы не видел… Со мной о «ленинградском деле» Сталин никогда не говорил»[53].
Но он уже проговорился. И исследователи обратили внимание, что, хотя Хрущев в своих «воспоминаниях» отмежевывается от «ленинградского процесса», он делает предусмотрительную оговорку: «Не зная подробностей этого дела, допускаю, что в следственных материалах по нему может иметься среди других и моя подпись»[54].
В. Кожинов обоснованно иронизирует: «Как же так? «Документов не видел», а подпись под ними, «допускаю», поставил?! Или другое противоречие: Сталин переводит Хрущева (по его же признанию) в Москву секретарем ЦК из-за Ленинградского дела, но затем-де не говорит ему об этом деле ни словечка!»
Между тем 1 декабря 1950 года, на момент осуждения «ленинградцев», Хрущев, возглавив «кадровую работу в ЦК», уже 11 месяцев курировал МГБ. Именно он довел дело до завершения. То есть до того часа, когда Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила участников «ленинградского дела» к расстрелу. Все это так, и даже английский историк А. Буллок указывает прямо: «Хрущев… признался, что подписал документ об их казни…»
Таким образом, с конца 1949 года до начала 1953 года именно Хрущев выполнял ту роль в репрессивном аппарате, которую именно с его подачи позже приписывали Берии. В действительности это Хрущев, а не Берия был тем «сверхпалачом», от свирепости которого кумир «детей оттепели» якобы избавил страну. Переложив на Берию ответственность за свои действия, Хрущев не только избежал ответственности, он ловко сумел превратить свою вину в благодеяние. Придурки «оттепели» чуть ли не молились на своего кумира.