Конечно, версия об отравлении не может быть полностью исключена. Поэтому писатель В. Карпов в книге «Генералиссимус» обоснованно рассуждает: «Были на даче четыре вероятных сообщника — Берия, Хрущев, Маленков и Булганин», и задает почти риторический вопрос: «Мог кто-нибудь… подсыпать в стакан Сталина какого-то зелья? Вполне. Они вставали и курили, ходили в туалет… Можно предположить и другую версию — яд подсыпал в минеральную воду Хрусталев, когда разъезжались гости, а Сталин вышел их провожать».
Все это так. Поэтому нельзя не привести и информацию Авторханова, который, со ссылкой на западного историка Т. Витлина, обращает внимание и на странность судеб врачей из комиссии, лечившей Вождя и делавшей вскрытие: «Большинство врачей этих двух комиссий исчезли сразу после смерти Сталина. Один из врачей, участвовавших во вскрытии тела Сталина, — профессор Русаков, «внезапно» умер. Лечебно-санитарное управление Кремля, ответственное за лечение Сталина, немедленно упраздняется, а его начальник И.И. Куперин арестовывается. Министра здравоохранения СССР А.Ф. Третьякова, состоявшего по чину во главе обеих комиссий, снимают с должности (01.03. 1954 г. при Хрущеве. — К.Р.), арестовывают и вместе с Купериным и еще двумя врачами, членами комиссии, отправляют в Воркуту. Там он получает должность главврача лагерной больницы. Реабилитация их происходит только спустя несколько лет…»
Не исключающий версии отравления Вождя, вызвавшего симптомы инсульта, писатель В. Карпов подозревает в этом Берию. Встречавшийся с попавшим в опалу Молотовым Карпов приводит — лично ему высказанные — слова бывшего члена правительства: «На трибуне Мавзолея 1 мая 1953 года произошел такой разговор. Берия был тогда близок к осуществлению своих замыслов по захвату власти. Он уже сам, да и все мы считали его самым влиятельным в Политбюро. Боялись его. Вся охрана была его ставленники. Он мог нас в любой момент ликвидировать. Но он понимал, что так поступать нельзя, народ не поверит, что мы все враги. Ему было выгодно превратить нас в своих сторонников. И вот, как бы напоминая, что произошло на Пленуме после XIX съезда, когда Сталин хотел с нами расправиться, Берия, на трибуне Мавзолея, очень значительно сказал мне, но так, чтобы слышали стоявшие рядом Хрущев и Маленков: «Я вас спас…»
Однако, гипотетически допуская возможность участия в убийстве Сталина Берии, подчеркнем, что, высказывая такие мысли спустя много лет после событий 53-го года, Молотов, безусловно, находился под влиянием уже утвердившейся в общественном сознании версии, будто Берия «хотел захватить власть».
Но есть ли, кроме предположений, хотя бы какие-то документальные подтверждения таких намерений? Их нет. Впрочем, уже в словах Молотова заключено противоречие. Зачем Берии было захватывать власть силой, когда все «считали его самым влиятельным в Политбюро»? Наоборот, сам Молотов говорит, что «ему было выгодно превратить нас в своих сторонников».
И все-таки узурпация власти произошла! И она была совершена не Берией, а Хрущевым! Именно тем человеком в Политбюро, который обвинил министра МВД в коварных намерениях. Причем и в устранении Берии, а позже и так называемой антипартийной группы, Хрущев использует один и тот же беспроигрышный жульнический прием, который, как вопль «Держи вора!», отвлекает «толпу» (в названных случаях партию) от его собственной роли в происходящем и его истинных целей.
Причем Хрущев не просто убрал Берию как опасного лично для него свидетеля. Он устранил его физически, пристрелив руками военных в бункере МВО, не дав возможности для самозащиты, а политические обвинения в отношении Берии, предъявленные общественности, были полностью сфальсифицированы. И не понять того, что Хрущев осмысленно убил Берию, значит — вообще ничего не понять.
Поступки Хрущева сложились в цепь взаимно обусловленных событий: инициирование дела врачей, убийство Сталина, убийство Берии и венцом этой последовательной эволюции негодяя стала антисталинская кампания.
Пытаясь объяснить действия Хрущева по развертыванию антисталинской кампании, историки раскопали вроде бы веский мотив, указывая на то, что уже со времени расстрела первого сына Хрущева Леонида, как предателя и изменника, перешедшего в период войны на сторону противника, он затаил в отношении Вождя чувство мести. Приводится свидетельство, что однажды Хрущев в порыве откровения признался: «Я ему отомстил…»