На улицах Питера в эти дни все совершается словно бы само собой, почти бесшумно: революционные отряды занимают мосты через Неву, вокзалы, телефонную станцию, военный порт. Ночью к Николаевскому мосту подходит крейсер «Аврора», высаживает десант кронштадтцев. В городе никто не спит. Да и не до сна сейчас — наступили звездные часы истории! Город разбит на секторы, и в каждом из них действуют революционные силы. Еще не взят Зимний, но революция, по сути, уже победила. Солдаты-павловцы, перешедшие на сторону революции, перекрыли движение по Невскому. Полторы тысячи матросов-гельсингфорсцев заняли железную дорогу до Белоострова, отрезав контрреволюционным частям, вызванным с фронта Временным правительством, путь на Петроград. Взятие Зимнего — всего лишь завершающий аккорд…
Но телеграфное агентство находится пока в руках юнкеров. Мокроусов во главе отряда матросов идет на штурм телеграфного агентства. Юнкера сдаются без боя, бросают оружие. Донесение о победе отправлено в Смольный Владимиру Ильичу по телефону. В Севастополь Алексей возвращался с мандатом: «Товарищ Мокроусов направляется в Севастополь для установления там Советской власти».
Затем были бесконечные бои с Калединым, с Духониным, с Корниловым… Мокроусов формировал матросские революционные отряды и вел их в бой. И хотя жизнь Алексея состояла из событий почти невероятных, ему самому представлялось, что ничего особенного в ней нет: просто всякий раз приходится преодолевать трудности, вызванные обстоятельствами, — и только; рассказывал обо всем скупо, но Ольга догадывалась, что каждая из боевых операций, которые Алексей перечислял бегло, требовала от него исключительного мужества. Да и та неведомая ей жизнь где-нибудь в Буэнос-Айресе или в Лондоне невозможна была бы без предельной собранности, сосредоточенности и выдержки.
— Мне до сих пор кажется, будто тяну санки с углем, — сказал он смеясь. — Парусиновая лямка врезается в грудь, пот заливает глаза, задыхаюсь, а все-таки тяну вперед, согнувшись в три погибели. Оттого и ссутулился навсегда — даже матросская служба не распрямила.
— Ты тоскуешь, Алеша, — догадалась она.
— Не то слово. У меня в Крыму товарищи остались. Верные друзья. Ушли в подполье. Может, в катакомбах или в горах прячутся. Живы ли? Жива ли Крымская Советская Социалистическая Республика, которую мы устанавливали? Матрос Назукин был у нас народным комиссаром просвещения Крымской Советской Республики! Просмушкин, Бунаков, Федорова, Муляренок. Просмушкина еще по Питеру помню. Рабочий-печатник. Где Ваня Папанин?
Ольга понимала: затосковал по крымским товарищам, по Севастополю.
— Хотя бы раз одним глазком взглянуть… — И добавил с горечью: — Депутат я Крымской, считай — Советской Республики! Понимаешь? Депутат. Там головами рискуют, а я укрылся в глубоком тылу, занимаюсь делом, к которому не лежит душа. Мои помощники и заместители — толковые ребята, и без меня справятся.
— Ну и как быть, Алеша?
— Едем в Харьков, в штаб нашего фронта! Врангель прет, а мы тут отсиживаемся. Пусть отправят на фронт.
Ольга согласилась.
2
В Харькове Алексей вначале заглянул в Совнарком Украины и тут увидел целую группу крымчан. Они его шумно приветствовали.
— Слышали, слышали о твоих победах, Алексей Васильевич! — сказал флотский фельдшер Сергей Муляренок. — Большим генералом стал.
— А вы, ребята, какими судьбами в Харькове?
Василий Погребной сощурил глаз, приложил палец к губам:
— По строжайшему секрету: за тобой приехали! Разыскиваем тебя. А на ловца и зверь бежит.
— За мной?
— Ты нам нужен, депутат. У нас в Крыму сейчас партизан тысяч пятнадцать, и вот задумали мы свести их в одну армию.
— Доброе дело. Давно пора.
— А кто их сведет? Нужен человек, которого знают и которому доверяют. С большим военным опытом человек. Понял?
— Не совсем.
— Этот человек — ты, Алексей Васильевич! Мы уже договорились с Косиором, который тебя помнит. Составь план переброски десанта — и на доклад к нему!
Мокроусов даже потер взмокший лоб.
— Ну и ну! А мы с дружиной собрались на фронт проситься. Мужичок не кочеток, а подраться любит.