— Ты назвал приметы, а мне нужны его взгляды.
— Ну, это тебе Павлуша Макаров лучше моего обрисует.
Макошин жалел, что невозможно взять Папанина с собой. А ведь не так уж давно, в ноябре прошлого года, они разругались насмерть. Потом, правда, помирились. А было так: части Второй Конной наступали к Ялте, и Макошин не сомневался: к 15 ноября все будет закончено. Жалел об одном: миновав Ангарский перевал, беляки могут покатиться прямо в Алушту, Гурзуф, где их, несомненно, поджидают американские или французские суда. От Симферополя до Алушты всего каких-нибудь сорок пять километров. Оседлав шоссе, врангелевцы будут своими заслонами сдерживать напор красной конницы, затормозят ее продвижение на сколь угодно длительное время: трудно будет проскочить сквозь узкую горную щель за перевалом… Но оказывается, партизаны перерезали шоссе. Когда бегущие врангелевцы стали подниматься на перевал, морские десантники во главе с Папаниным открыли по ним огонь из всех видов оружия. Белые оказались в ловушке: с севера наседали конники Макошина, с юга их расстреливали в упор десантники Папанина. Скрытых подходов к Алуште не было.
Начальник врангелевской дивизии генерал Гравицкий, давний знакомый Макошина, разделил дивизию на небольшие отряды и приказал им скрытыми тропами пробираться по горам к морю, в Гурзуф, в Ялту, Алупку и даже на восток в Судак. Пока основные силы белогвардейского корпуса пробивались на Алушту, пытаясь сломить сопротивление партизан и десантников Папанина, генерал Гравицкий повел конные офицерские отряды в обход горы Чатыр-Даг, вышел в тыл Папанину. Нападать на десантников не стал, а устремился к морю. Ему удалось опередить Вторую Конную буквально на несколько часов и погрузиться на небольшие суда. Когда до Макошина дошло, как ловко обвел его вокруг пальца старый знакомый генерал Гравицкий, он прямо-таки пришел в бешенство. Макошин во всем обвинял Папанина, Папанин — Макошина. А птичка упорхнула. Вот так они познакомились.
С той поры сколько раз представлял Макошин этого генерала Гравицкого попивающим турецкий кофе в роскошном отеле на берегах Босфора. Сидит в кругу битых генералов, своих друзей, и похваляется, как ему удалось натянуть нос большевикам. Хвалиться больше нечем, но ходит в героях: сумел сохранить большую группу офицеров. А другие генералы спасали не людей, а собственную шкуру и свое добришко…
И вот теперь Макошин отправлялся на свидание с этим самым Гравицким. Ирония судьбы…
— Я получил указание от товарища Дзержинского, — заявил Макаров Макошину при встрече. — Вот письмо полковника Мамуладзе, — и он передал толстый конверт.
— А вам приходилось встречаться с генералом Гравицким? — спросил Макошин.
— Много раз. Начальство его недолюбливало за острый язычок, дивизии уже не доверяло. Он ведь монархист больше самого Врангеля. Врангелю хотелось стать диктатором в России — не царем, а своего рода канцлером при безвольном императоре. А Гравицкий мечтал о сильном самодержце, наподобие Петра Первого. России нужна сильная власть, без этого она не станет великой державой. Керенский сразу же вызвал у него отвращение, одно время возлагал надежды на Деникина, но быстро разочаровался. Колчак и Врангель — для него просто немцы, узурпаторы власти.
— Крепкий орех.
— Человек крайностей. В нем что-то от гоголевского Ноздрева: что на уме, то и на языке. Он слыл за бузотера в генеральской среде, и, когда в сильном подпитии орал, что лучше уж большевики, сумевшие организовать разгром белых армий, чем колчаки и врангели, этому не придавали ровно никакого значения, даже контрразведка не хотела с ним связываться: мол, протрезвится — опомнится! Весь изрешечен красными пулями, грудь в иностранных орденах — кому и верить, как не Гравицкому?
Макошин эту породу людей знал: на предательство они не способны. Может накричать, грубо выставить за дверь, но доносить не станет. Впрочем, полагаться на подобный психологический настрой нельзя, всяко может быть, когда борьба не на жизнь, а на смерть не доведена до конца.
— Благородство у них опереточное, так сказать, для окружающих знатных дам, — согласился Макаров. — Пошаркав по паркету, отправляются в тюрьму истязать «взбунтовавшихся рабов». Признают только силу. Господа эти гораздо примитивнее, чем мы подчас судим…
…Они распрощались. Макошин отправился в Новороссийск. Цемесская бухта, а над ней — голый хребет Варада, из-за которого иногда выползает бора… Так как люди уже были подобраны, он не стал разыскивать Вишневского. Держал моряка про запас: а вдруг кто-нибудь из его группы выйдет из строя! Но все были живы и здоровы, готовы к выполнению задания.